Реферат - Эволюция звезд (Реферат)

Дети попавшие в трудную жизненную ситуацию (Документ)

Чак Є.Д. Барви нашого слова (Документ)

Браун Дж.М., Рёддер Э., Пресналл Д.К. и др. Эволюция изверженных пород. Развитие идей за 50 лет (Документ)

Зоркий П.М. Симметрия молекул и кристаллических структур (Документ)

n1.doc

Люсьен Февр

ЦИВИЛИЗАЦИЯ:
ЭВОЛЮЦИЯ СЛОВА И ГРУППЫ ИДЕЙ

Проследить историю какого-нибудь слова - такой труд никогда не бывает напрасным. Кратким ли будет это путешествие или долгим, однообразным, полным приключений - оно в любом случае поучительно. Можно, однако, насчитать в обширном лексиконе культуры дюжину терминов, никак не больше, скорее меньше, прошлое которых следует изучать не просто ученому-эрудиту но историку - да, историку в полном смысле этого слова.

Эти термины, смысл которых, более или менее приблизительно очерченный словарями, продолжает эволюционировать по мере развития гуманитарных знаний, предстают перед нами обогащенными, если можно так выразиться, всей историей, сквозь которую они прошли. Достаточно одних этих терминов, чтобы проследить и точно измерить (с некоторым опозданием, ибо язык не быстрое средство регистрации) превращения группа фундаментальных понятий; человеку нравится считать их незыблемыми, так как их незыблемость как бы гарантирует ему уверенность и безопасность 1* . Воссоздать историю французского слова «цивилизация» на деле означает реконструировать этапы глубочайшей революции, которую совершила и через которую прошла французская мысль от второй половины XVIII века и по наше время. И тем самым охватить взглядом - с особой точку зрения - историю, интерес и значение которой не ограничиваются пределами одного государства. Даже краткий предварительный очерк этой революции, который приводится ниже, позволил, быть может, более точно датировать ее этапы. Во всяком случае, он лишний раз покажет следующее: ритм волн, качающих наше общество, то, что в конечном счете определяет этот ритм устанавливает его, - это не прогресс какой-нибудь частной науки и мыслей, обращающихся в той же сфере,- это прогресс всех дисциплин, всех знаний, которые помогают друг другу.

1* Заметим в скобках, что ни один маститый историк не надоумил, ни один молодой историк не дошел своим умом до мысли посвятить истории какого-нибудь из этих слов углубленное исследование - скажем, докторскую диссертацию. Это отлично рисует то состояние не материальной, а духовной неорганизованности, в котором по-прежнему пребывают исследования по современной истории. Подобного рода монографии есть в области древней истории, и мы знаем, насколько они полезны и поучительны. Ясно, что написать такие монографии непросто - для этого нужны историки, обладающие большой философской культурой: aves гагае [редкие птицы]. Есть, однако, и такие; а если нет, то нужно позаботиться о том, чтобы их воспитать.

Давайте четко очертим проблему. Несколько месяцев назад Сорбонне была защищена диссертация. В ней шла речь о цивилизации тупи-гуарани. Эти тупи-гуарани. племена Южной Америки, полностью соответствуют тому, что наши отцы называли словом «дикари». Однако представление о цивилизациях племен нецивилизованных уже давно стало обычным. Мы без большого удивления узнали бы, что некий археолог (если бы археология доставила ему такие материалы) начал толковать о цивилизации гунной - тех самых гуннов, о которых нас учили недавно, что они были «бичом цивилизации». Между тем наши газеты и журналы и мы сами не перестаем твердить об успехах, завоеваниях и благодеяниях цивилизации. То убежденно, то с иронией, порою - с горечью. Но так или иначе говорим. О чем же это свидетельствует, если не о том, что одно и го же слово служит для обозначения двух разных понятий? В первом случае слово «цивилизация» означает для нас попросту совокупность свойств и особенностей, которые открывает взгляду наблюдателя коллективная жизнь некоторой человеческой группы: жизнь материальная, интеллектуальная, моральная, политическая и (чем бы заменить это неудачное выражение?) - жизнь социальная. Именно это было предложено назвать «этнографической концепцией цивилизации» 2* . С одной стороны, она не содержит в себе никакого оценочного суждения - ни об отдельных фактах, ни даже о совокупности изученных данных. С другой - не имеет дела с отдельными индивидами, взятыми сами по себе, с их индивидуальными реакциями, с их поведением и поступками. Она относится в первую очередь к категории «коллективных».

Во втором случае, когда мы говорим об успехах пли упадке, о величии и слабостях цивилизации, мы, конечно, прибегаем к суждениям оценочным. Мы исходим из того, что цивилизация, о которой идет речь - наша цивилизация,- есть нечто великое и прекрасное, а также нечто более благородное и более комфортабельное, лучшее как в моральном, так и в материальном отношении, нежели то, что не есть цивилизация, - нежели дикость, варварство или полуцивилизованность. Мы, конечно, уверены, что эта цивилизация, участниками и носителями, нахлебниками и пропагандистами которой мы являемся, придает нам всем ценность, престиж, высокое достоинство. Ибо она - коллективное благо, которым пользуются цивилизованные общества. Но также - и личная привилегия, и каждый гордо объявляет себя ее обладателем.

Итак, в нашем языке, имеющем репутацию ясного и логичного, одно и то же слово означает два очень разных понятия. почти противоположных. Как это произошло? Как и в какой степени сама история слова может помочь в объяснении этой загадки?

Слово «цивилизация» появилось в языке недавно. Андре Лун Мадзиии на первой странице своей книги «Об Италии, о ее отношении к свободе и современной цивилизации» пишет: «Это слово появилось во Франции, оно создано французской мыслью последнего столетия». Мадзини предвосхищает письмо Ницше Стриндбергу, который в 1838 году выражал сожаление, что он но немец: «Нет никакой иной цивилизации, кроме французской. Против этого нечего возразить; это сама истина, и она безусловно верна» 3* . Подобные утверждения, как мы увидим далее. ставят, но не разрешают один довольно важный вопрос Во всяком случае, одно остается неоспоримым: слово «цивилизация) (civilisation) было придумано специально и вошло в язык недавно.

Кто его произнес первым или хотя бы - кто его первым напечатал? Этого мы не знаем. Таким признанием никого не удивишь. У нас очень беден инструментарий - скажем честно, мы вовсе не вооружены, чтобы изучать историю слов, недавно появившихся в нашем языке. У нас нет ничего, кроме серии «Словарей Французской академии» (1694, 1718, 1740, 1762, 1798. 1835, 1878) и классических сводов - от Фюретьера через «Энциклопедию» и до Литтре, дополняющих упомянутые выше фундаментальные издания; кроме - в том, что относится к -XVIII веку,- нескольких работ, дельных, но кратких и слишком общих, таких, как исследование Гоэна «Изменения во французском языке с 1710 по 1789 год» (1903) или работы Макса Фрея «Изменения французской лексики в эпоху Революции 1789- 1800» (1925). И если я называю эти работы слишком общими, то только потому, что к этому принуждают факты: нам очень недостает двух десятков словарей языка отдельных авторов: языка Монтескье, Вольтера, Тюрго, Руссо, Кондорсе и других,- а только такие работы позволили бы написать одну из самых замечательных и свежих глав той всеобщей история французской мысли, отраженной в языке, важность и плодотворность которой столь убедительно доказывает г-н Фердинанд Брюно своею «Историей французского языка».

Тот, кто имеет намерение заняться историей слова, появившегося в XVIII столетии, вынужден искать, зондировать вслепую, блуждать по беспредельному морю литературы, не имея в своем распоряжении никаких индексов пли лексических сводов, которые могли бы ему помочь. И вот ради результата, который неизвестно еще, будет ли достигнут, растрачиваются многие часы работы. Что касается меня, то, проводя много времени за чтением книг, по возможности подобранных в соответствии с темой, я не нашел слова «цивилизация» во французских текстах, напечатанных ранее 1766 года.

Я знаю, что появление этого неологизма обычно относят ко временам более ранним, к речам молодого Тюрго в Сорбонне. В работе Гоэна приводится дата рождения слова «цивилизация» «около 1752 года» и дается ссылка - «Тюрго, II, 674» 4* . Очевидно, что имеется в виду не издание Шелля - оно одно только и авторитетно,- а издание Дера и Дюссара, два тома которого, напечатанные по изданию Дюпона де Немура, вышли в «Собрании трудов виднейших экономистов» в 1844 году. В этом издании опубликованы, или, вернее, перепечатаны, во втором томе (с. 671) «Мысли и фрагменты, которые были занесены на бумагу, чтобы использовать их в какой-нибудь из трех работ по всеобщей истории, или Об успехах и упадке наук и искусств». На странице 674 можно прочесть: «В начале цивилизации успех» могут быть и особенно казаться быстрыми». К сожалению, слово «цивилизация», по всей вероятности, принадлежит не Тюрго, а Дюпону де Немуру, который мог употребить его вполне естественным образом, публикуя значительно позднее труды своего учителя 5* . Это слово невозможно найти в тексте, воспроизведенном г-ном Шеллем непосредственно по рукописям 6* . Мы не находим слова «цивилизация» ни в речах 1750 г., ни в письме 1751 г. к мадам де Граффиньи по поводу «Писем перуанки», ни в статье «Этимология» в «Энциклопедии» (1756). Во всех этих произведениях 7* смысл часто требует, на наш взгляд, того самого слова, на которое приор Сорбонны 1 якобы отважился в 1750 году; однако он ни разу его не употребляет; он не пользуется даже глаголом «цивилизовать» (civiliser), причастием «цивилизованный» (civilise), которые уже были в употреблении. Он придерживается слов «police» и «police» - короче, получается, что он единственный раз в жизни написал на бумаге слово, которым больше никогда не пользовался и, добавим, на которое не отважился после этого более десяти лет ни один из его современников: ни Руссо в своем «Рассуждении», снискавшем награду в 1750 году в Дижоне, ни Дюкло в своих «Размышлениях о нравах нашего века» (1751), ни Гельвеции в своей книге «Об уме»; не будем удлинять перечень.

Итак, только в 1766 году мы обнаруживаем интересующее нас слово в напечатанном виде. В этом году в Амстердаме у Рея вышла в двух разных изданиях (одно было in-quarto, другое - три тома in-12°) «Древность, разоблаченная в своих, обычаях» недавно скончавшегося г-на Буланже. В третьем томе издания in-12 читаем: «Когда дикий народ становится цивилизованным, ни в коем случае не следует считать акт цивилизации законченным после того, как народу даны четкие и непререкаемые законы: нужно, чтобы он относился к данному ему законодательству как к продолжающейся цивилизации» 8* . Это оригинальное и очень удачное выражение выделено курсивом. «Древность» была опубликована посмертно: автор скончался в 1759 году. Таким образом, слово можно было бы датировать самое позднее этим годом - если бы мы не знали, что был человек, дополнивший, если не переработавший рукопись покойного инженера мостов и дорог Буланже, чтобы она увидела свет. И этим человеком был великий творец неологизмов перед лицом вечности барон де Гольбах, написавший, например, в 1773 году в своей «Системе общества»: «В обществе человек электризуется», - и это через два года после того, как вышла из печати «История электричества» Пристли 9* . И вот какое удивительное обстоятельство: де Гольбах употребляет слово «цивилизация» в своей «Системе общества» 10* . А Буланже - никогда, ни разу, за исключением фразы, процитированной выше. Я внимательно прочел «Исследование происхождения восточного деспотизма», посмертно изданный в 1761 году труд «г-на В. I. D. Р. Е. С.» * ; слово «цивилизованный» встречается там довольно редко; «цивилизация» не встретилась ни разу; обычно «police» и «police». Пример, приводившийся выше, как будто единственный в литературном наследии Буланже, но не в наследии де Гольбаха. Так или иначе факт налицо. Перед нами - один случай употребления слова, датированный 1766 годом. Я не утверждаю, что он первый, и выражаю пожелание, чтобы другие, более удачливые искатели отняли лавры (впрочем, достаточно скромные) у Буланже или де Гольбаха.

Слово не осталось незамеченным. В промежутке между 1765 и 1775 годами оно получает права гражданства. В 1767 году аббат Бодо, в свою очередь, использует его в «Календаре горожанина» 11* и утверждает, что «право земельной собственности - это очень важный шаг в направлении самой совершенной цивилизации». Несколько позже, в 1771 году, он снова возвращается к этому слову в своем «Первом введении в экономическую философию, или Анализе государств, приобщенных к культуре» 12* . Его примеру следует Рейналь в «Философской и политической истории администрации и торговли европейцев в обеих Индиях», в книге XIX этого труда он употребляет новое слово многократно 13* . Дидро, в свою очередь, отваживается употребить его в 1773-1774 годах в «Систематическом опровержении книги Гельвеция „О человеке"» 14* . Однако слово это встречается не везде. В трактатах «Об общественном благе» и «Рассуждениях об участи людей в различные исторические эпохи» - первый том этого сочинения вышел в Амстердаме в 1772 году - брат Жан де Шастеллю много пишет о «police», но, кажется, никогда о «цивилизации» 15* . Бюффон, автор-пурист, хотя и употребляет глагол и причастие, по-видимому, игнорирует существительное в своих «Эпохах природы» (1774-1779). То же самое - Антуан Ив Гоге в книге «О происхождении законов, искусств и наук и их развитии у древних народов» (1778) - в книге, где можно было надеяться встретить это слово. В отличие от него Деменье в «Духе нравов и обычаев разных народов» (1776) говорит об «успехах цивилизации» 16* . Мало-помалу слово становилось не столь уж

редким. С приближением революции слово «цивилизация» празднует победу 17* . И в 1798 году оно впервые пробивается в «Словарь Академии», который до той поры игнорировал это слово, как игнорировала его «Энциклопедия» и даже «Методическая энциклопедия» 18* . Только «Словарь Треву» отвел ему место, но лишь для того, чтобы приписать слову старое судейское значение: «Цивилизация», термин юридический. Судебное решение, которое переводит уголовный процесс в разряд процессов гражданских» 19* .

Вот так за время с 1765 по 1798 год термин, без которого мы теперь не можем обойтись, появился на свет, окреп и завоевал признание во Франции. Однако здесь встает одна проблема, она, в свою очередь, может быть решена разве что с помощью счастливого случая.

Если вы откроете второй том «Английского словаря» Мэррея, если вы станете искать в нем историю английского слова, которое, не считая одной буквы, является точной калькой французского слова «civilisation», то найдете примечательную цитату из Босуэлла 20* . Он рассказывает, как 23 марта 1772 года отправился к старику Джонсону, который трудился над четвертым изданием своего словаря. Привожу его слова в переводе: «Джонсов не хочет помещать слово „цивилизация", а только „цивилизованность". И хоть я очень уважаю его мнение, но подумал, что слово „цивилизация", происходящее от „цивилизовать", лучше, чем "цивилизованность", передает смысл, противоположный „варварству"». Отрывок этот весьма любопытен. 1772 год: мы знаем, как много было интеллектуальных связей между английской и французской умственной элитой; поэтому нельзя не задать себе вопрос: было ли заимствование? Но кто у кого заимствовал?

Мэррей не проводит текстов более ранних, чем отрывок из Босуэлла, где слово «цивилизация» имело бы значение «культура». Текст этот 1772 года; текст Буланже 1766 года, не позднее: пять лет разницы. Это немного. Существует, однако, текст, который как будто подтверждает, что французское слово появилось раньше английского. В 1771 году в Амстердаме вышел французский перевод «Истории царствования императора Kapла V» Робертсона 21* . Я, естественно, заинтересовался этим произведением, которое могло чем-то помочь в решении проблемы происхождения слова «цивилизация». И вот во Введении (с. 23) я прочел такую фразу: «Нужно проследить за теми стремительными шагами, которые они (северные народы.- Л. Ф.) сделали от варварства к цивилизации» - и немного дальше встретил другую фразу, а именно: «Наиболее порочным состоянием человеческого общества является такое, когда люди утратили... простоту первобытных нравов и не достигли такой ступени цивилизации, когда чувства справедливости и порядочности служат уздой для диких и жестоких страстей». Тогда я обратился к английскому тексту, к «Взгляду на общественное развитие в Европе», которым открывается эта столь известная книга. В обоих случаях слово, которое французский переводчик перевел как «цивилизация», - это не «civilization», a «refinement» [утонченность].

Этот факт многозначителен. Он, безусловно, умаляет ту роль, которую можно было бы приписать шотландцам во введении в обиход, в интродукции нового слова. Во Франции его, конечно, можно найти в переводах, например в «Заметках о началах общественного устройства» профессора из Глазго Дж. Миллара 22* . И Гримм, сообщая о выходе этой книги в своей «Correspondence litteraire» (ноябрь 1773 года), пользуется случаем употребить слово «цивилизация» 23* . Впрочем, в те времена в этом уже не было ничего необычайного. Слово это, конечно, встречается в «Истории Америки» Робертсона 24* ; но книга датирована 1790 годом. Наконец, естественно, находим его в переводе «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита; перевод был сделан Руше и снабжен комментариями Кондорсе 25* . Он вышел в 1790 г. Это - примеры, избранные среди множества других. Они не позволяют сделать вывод, что слово пришло во Францию из Шотландии или Англии. Впредь до получения новых сведений текст Робертсона исключает подобную гипотезу.

2* Niceforo A. Les indices numeriques de la civilisation et du progres. P., 1921.
3* Цит. по: Counson, A. Qu"est се qne la civilisation? Bruxelles. 1923г. Idem. La civilisation, action de la science sur la loi. P., 1929. P. 18?.. 188, not.
4* Цит. по: Counson A. Qu"est се que la civilisation? P. 11.
5* Как достоверно установил г-н Шелль, для Дюпона де Немура это было обычным делом: он очень вольно обращался с текстами Тюрго.
6* Слово «цивилизация» фигурирует, однако, в первом томе сочинений
Тюрго (Тargot A. R. 1. Oeuvres et documents le concentrant / Ed. G. Shell.
P., 1913), но только в резюме, предпосланном «Философской картине последовательных успехов человеческого разума». Это резюме написано г-ном Шеллем.
7* Все собраны в первом томе Сочинений Тюрго.
8* Boulanger N. A. L"Antiquite devoilee par ses usages. Amsterdam, 1766. Liv. 6, ch. 11. P. 404-405.
9* Holbach P. H. de. Systeme social. Vol. 1-3. L., 1773. Vol. 1, ch. 16. P. 204; Pristley 1. Histoire de l"electricite. P., 1771.
10* «Полная цивилизация народов и вождей, которые ими руководят... может быть только результатом работы веков» (Holbach P. H. de. Systeme social. Vol. 1, ch. 16. P. 210). В этом сочинении слова «цивилизовать», «цивилизованный» употребляются постоянно, так же как в «Системе природы» (1770), где слова «цивилизация» я не нашел.
* Аббревиатура расшифровывается так: Boulanger, ingenieur des ponts et chaussees - Буланже, инженер мостов и дорог.
11* Baudeau L. Ephemerides du citoyen. P., 1767. P. 82.
12* «В том состоянии, в котором пребывает ныне цивилизация Европы» (Baudeau L. Premiere introduction a la Philosophie economique, ou Analyse des Etats polices. P., 1771. Ch. 6, art. 6. P. 817).
13* «Освобождение от рабства, или, что то же самое, названное другим именем, цивилизация какого-нибудь царства,- дело долгое и трудное... Цивилизация государств была в большей мере плодом обстоятельств, чем следствием мудрости государей» (Raynal G. Th. F. Histoire philosophique et politique des etablissements et du commerce des Europeans dans les deux Indes. Geneve, 1781. T. 10, ch. XIX. P. 27, 28). О России: «Климат этой страны - благоприятствует ли он цивилизации?»; «Мы спросим: возможна ли цивилизация без правосудия?» (Р. 29); «Таинственные, загадочные обстоятельства, задерживающие... успехи цивилизации» (Т. 1. Р. 60).
14* «Я думаю, что аналогичным образом существует какая-то ступень цивилизации, более соответствующая счастью человека вообще» (Diderot D. Refutation suivie de l"ouvrage de Helvetius intitule l"Homme// Oeuvres completes / Ed. J. Assezat, M. Tourneaux. P., 1875. T. 2. P. 431),
15* Он, конечно, пользуется словами «цивилизованный», «цивилизовать»: «Кто они - цивилизованные люди?» (Chastellux J. de. De la felicite publique et considerations sur la sort des hommes dans les differentes epoques de l"histoire. Amsterdam, 1772. T. 1. P. 10); «Радуйтесь, что царь Петр начал цивилизовать эти северные края» и т. д. (Ibid. Т. 2, ch. 10, Р. 121).
16* Во Введении; см.: Van Gennep A. Religions, moeurs et legendes // Mercurо de France. Ser. 3. 1911. P. 21 sqq.
17* Текстам нет числа. Несколько примеров: 1787 год, Кондорсе. «Жизнь Вольтера»: «Чем шире распространится по Земле цивилизация, тем все больше будут исчезать войны и завоевания» (цит. по: Jaures J. Histoire socialiste de la Revolution francaise. P., 1902. T. 2: La Convention. P. 151 sqq); 1791 год, Буассель. «Катехизис рода человеческого»; 1793 год, Бийо-Варенн. «Элементы республиканизма»; 1795 год, Кондорсе: «Первая стадия цивилизации, в которой можно было видеть род человеческий»; «Между этой ступенью цивилизации и той, на которой еще пребывают дикие племена»; «Все эпохи цивилизации»; «Народы. достигшие очень высокой ступени цивилизации» и т. д. (Condor cet M. J. A. N. Esquisse d"un tableau historique des progres de l"esprit humain. P., 1795. P. 5, 11, 28, 38) 2; 1796 год, Ламарк: «Он (японский народ.- Л. Ф.) сохранил ту долю свободы, какая допустима в условиях цивилизации» (Voyages de С. P. Thunberg au Japon, traduits par L. Laig les et revus par J.-B. Lamarck. P., an IV (1796). T. 1. Introduction). Наконец, слово стало настолько общеупотребительным, что 12 мессидора VI года (30 июня 1798 года), накануне высадки в Египте, на борту «Востока» Бонапарт писал в прокламации: «Солдаты, вам предстоят завоевания, влияние которых на цивилизацию и торговлю во всем мире будет неизмеримым». Мы постарались подобрать примеры понемногу из разных категорий текстов того времени.
18* Таким образом, Литтре допускает грубую ошибку, когда в своем «Словаре», в статье «Цивилизация» (в общем весьма посредственной), утверждает, что «слово появилось в "Академическом словаре" только в издании 1835 года и стало широко употребляться лишь современными писателями - когда общественная мысль сосредоточилась на общественном развитии».
19* Dictionnaire universel francais et latin, nouvelle edition, corrigee, avec les additions. Nancy, 1740. Издание «Академического словаря» 1762 года обогатилось множеством слов, которых не было в издании 1740 года (как утверждает Гоэн, 5217 словами), что говорит о расширении концепции «Словаря». Тем более примечательно, что слова «цивилизация» в «Словаре» нет. Издание 1798 года фиксирует 1887 новых слов и, что особенно важно, обнаруживает новую тенденцию: оно уделяет внимание философскому смыслу всех новых слов; оно уже не ограничивается регистрацией употребления слова: оно высказывает суждения. Впрочем, определение 1798 года просто, но невыразительно: «Цивилизация - цивилизирующее действие или же состояние того, что цивилизовано». Все словари повторяют это определение, пока мы не прочтем в «Полном словаре французского языка от начала XVII века до наших дней»: «Неологизм; в широком смысле - продвижение человечества вперед в моральном, интеллектуальном и других аспектах» (Dictionnaire general de la langue francaise du commencement du XVII siecle a nosjours/Ed. G. Hatzfeld, J. Darmesteter, A. Thomas. P., . S. v. «Civilisation»).
20* Murray J. A. A New English Dictionary. Oxford, 1893. Vol. 2. S. v. «Civilization» (1772, Босуэл. Джонсон XXV).
21* Первое английское издание вышло в 1769 году.
22* «Влияние успехов цивилизации и управления» (Предисловие, с. XVI), раздел второй главы четвертой (с. 304) называется: «Изменения, происходящие в управлении народом под влиянием успехов его в цивилизации». В английском тексте раздел второй главы пятой (с. 347) озаглавлен: «Наблюдаемое обычно влияние богатства и цивилизации на обращение со слугами» (Millar J. Observations sur les commencements
de la societe. P., 1773. P. XVI, 304, 347).
23* Последовательные успехи цивилизации... первые успехи цивилизации (Grimm F. M. Oeuvres/Ed. M. Tourneux. P., 1879. Р. 164).
24* Robertson W. Histoire de l"Amerique. P., 1790. Т. 2. P. 164
25* «Народы... по всей вероятности, первыми достигшие цивилизации, - это те, которым природа дала родиной берега Средиземного моря» (Smith А. Kecherches sur la richesse des Nations. P., 1790. T. 1, ch. 3. P. 40). Перевод был сделан с четвертого издания.

Однако, как бы там ни было, употребление этого слова в английском языке, а равно и во французском порождает новую проблему. По обе стороны Ла-Манша глагол «civiliser» («to , и до Фюретьера, который писал в 1690 году: «Police» - закон, правила поведения, которые следует соблюдать ради существования и поддержания государства и человеческих обществ вообще; противопоставляется варварству». И он приводит такой пример употребления слова: «Дикари Америки - когда она была только открыта - не имели ни законов, ни police». To же самое писал фенелон о циклопах: «Им неведом закон, они не соблюдают никаких правил police». Через тридцать лет после Фюретьера Деламар, сочиняя свой объемистый и весьма ценный «Трактат о police», в первом посвящении книги первой дает определение основной идеи «police»; он вспоминает то, очень общее, значение, которое имело это слово на протяжении долгого времени. «Его употребляют иногда, - объясняет он, - в смысле общего управления любым государством, и в этом значении „police" можно разделить на Монархию, Аристократию и Демократию...» В других случаях слово это означает управление каждым государством в отдельности, и тогда «police» подразделяется на «police ecclesiastique» [церковная власть], «police civile» [гражданская власть] и «police militaire» [военная власть] 40* . Эти значения уже тогда были устаревшими и вышедшими из употребления. Деламар, который был в этих вопросах знатоком, настаивал на том, что слово «police» должно использоваться в узком значении. Процитировав Лё Бре и его трактат о верховной власти короля, он пишет: «Обычно - и в значении более ограниченном - слово „police" мы понимаем как общественный порядок в любом городе, и обычай до такой степени связал его с этим значением, что всякий раз, когда оно произносится само по себе и без продолжения, его понимают только в этом смысле» 41* . Деламар был прав. И однако же, несколькими годами позже у писателей, интересовавшихся общими идеями больше, нежели термпнологической точностью, проявляется тенденция придавать слову «police» смысл менее узкий, менее специально-юридический, связанный с законностью и правлением. И этот факт имеет для нас первостепенное значение.

В 1731 году Дюкло в своих «Размышлениях о нравах нашего времени», говоря о народах «polices», замечал, что они «стоят выше, чем народы „polis", ибо народы „polis"" не всегда самые добродетельные» 42* . Он добавляет, что если у диких народов «сила дает знатность и почет» среди людей, то у народов «роlices» дело обстоит иначе. У них «сила подчинена законам, которые предупреждают и укрощают ее буйство», и «самый истинный и заслуженный почет воздается духовным качеством» 43* . Замечание для того времени любопытное: получается, что тогда же, когда люди, занятые управлением, а также пуристы и лингвисты-профессионалы стремились изгнать «двусмысленность», затруднявшую употребление слова «police», Дюкло, напротив, к традиционному значению этого слова, преимущественно политическому и связанному с законностью, добавлял новое значение - моральное и интеллектуальное. Он был не одинок. Раскройте «Философию истории» (1736), которая стала впоследствии «Вводным рассуждением» к «Опыту о нравах». Когда Вольтер пишет: «Перуанцы, будучи polices, обожествляли Солнце», или же: «Наиболее polices народы Азии по эту сторону Евфрата обожествляли звезды», пли еще: «Вопрос более философский, в котором все великие policees нации - от Инда до Греции, были одного мнения, - это вопрос о происхождении добра и зла» 44* , когда четырнадцать лет спустя Руссо в своем дижонском «Рассуждении» писал: «Науки, литература и искусства... заставляют их любить свое рабство и делают из них то, что называется народы polices»; когда в 1756 году Тюрго в статье «Этимология» отмечал, что «язык народа police - более богатый... только он может дать названия всем понятиям, которые отсутствовали у народа дикого», или превозносил «преимущества, которые свет разума дает народу police» 45* , то очевидно, что все эти люди, активно участвовавшие в жизни, причастные к философской деятельности своего времени, были заняты поисками - скажем так, в таких выражениях, против которых они не стали бы возражать, - поисками слова, которое означает торжество и расцвет разума не только в сфере законности, политики и управления, но и в области моральной, религиозной и интеллектуальной.

Язык не дал им такое слово в готовом виде. Слово «civilite», как мы видели, уже не годилось. Тюрго в 1750 году еще оставался приверженцем слова «politesse» - той «politesse», о которой Вольтер в 1736 году объявил, что она не есть «нечто насильственное в отличие от того, что называют „civilite"». И вслед за мадам де Севинье, которая незадолго перед этим сетовала: «Я как деревянная чурка - вдали от всякой politesse; я уж не знаю, существует ли в этом мире музыка» 46* , - вслед за нею Тюрго употребляет это же слово, когда в высокопарных выражениях обращается к королю в своей «Философской картине» 1750 года: «О, Людовик! Какое величие тебя окружает! Твой счастливый народ стал центром „politesse"!» Парадная фраза, в которой уместна некоторая архаичность 47* . В самом деле, для точного выражения того, что означает для нас сегодня прилагательное «civilise» (цивилизованный), не было вполне подходящего слова. И в те времена, когда вся работа мысли была направлена к тому. чтобы приписать превосходство народам, не просто соблюдавшим «police», но богатым философской, научной, художественной, литературной культурой, пользоваться для обозначения этого нового понятия словом, которое так долго служило для обозначения старого понятия, - это могло быть только временным и неудовлетворительным выходом. Тем более, как мы видели, слово «police», от которого так или иначе зависело слово «police», приобретало все более ограниченное и «приземленное» значение. Значение, определяемое персонажем с внушающей страх и все более растущей властью: lieutenant de police 3.

И тогда вспомнили о слове, которым уже в 1637 году воспользовался Декарт, придав ему совершенно современный смысл, - о слове, которое Фюретьер переводил как «делать кого-либо civil poli», сопроводив, однако, таким примером: «Проповедь Евангелия цивилизовала (a civilise) самые дикие из варварских народов» - или еще: «Крестьяне не столь цивилизованы, как буржуа, а буржуа - не в такой мере, как придворные»; примеры эти, как видим, допускают весьма широкое толкование.

Кто же ухватился за новый термин? Разумеется, не все. Тюрго, например, в своей «Философской картине», во французском тексте своих речей в Сорбоне, в статье «Этимология» не употребляет ни «civiliser», ни «civilise». To же самое - Гельвеции в книге «Об уме»: оба верны термину «police», как и многие другие в те времена. А вот Вольтер очень рано начал пользоваться обоими словами - «civilise» и «police». В «Философии истории» слово «police» встречается часто. Однако в главе IX («О теократии») под вольтеровское перо прокралось слово «civilise». Впрочем, с ремаркой, которая выдает сомнения автора. «Среди народов, - пишет он, - которые столь неудачно называют цивилизованными (civilises)» 48* . Это «неудачное» слово Вольтер употребляет еще раз и два в «Философии истории». «Мы видим,- замечает он, например,- что мораль одинакова у всех цивилизованных народов». А в главе XX читаем: «Египтяне могли объединиться, стать civilises, polices, искусными и предприимчивыми, могущественными лишь много позже тех народов, которые я перечислил выше» 49* . Очень интересная последовательность: образование общества; смягчение и употребление нравов; установление естественных законов; экономическое развитие и, наконец, могущество. Вольтер взвешивал свои слова и не отдавал их в печать, не подумав. Однако он еще воспользовался двумя словами там, где двадцатью пятью годами позднее Вольней 50* в любопытном отрывке из своих «Объяснений относительно Соединенных Штатов», пытаясь развить одну из мыслей «Философии истории» Вольтера, употребит только одно из них, а именно «civilise», в эпоху, когда это слово обогатит свое содержание всем содержанием слова «police». Вольтеровский «дуализм» позволяет нам хорошо разглядеть те возможности, которые представлял язык людям того времени. У них было искушение включить в содержание слова «police» весь смысл, заключающийся в словах «civilite» и «politesse»; как бы там ни было, слово «police» сопротивлялось, а с тыла сильно досаждало новаторам слово «police» - полиция. Что касается слова «civilise», то был соблазн расширить его значение, но слово «police» сопротивлялось, оно было еще живучим. Чтобы сломить его сопротивление, чтобы выразить новое понятие, которое в то время формировалось в умах, чтобы придать слову «civilise» новую силу и вложить в него новое содержание, чтобы сделать из него нечто иное, чем заменитель слов «civil», «poli» и даже частично «police», для всего этого нужно было создать новое слово. Помимо причастия, помимо глагола, потребуется слов «civilisation» - цивилизация: термин несколько ученый, однако он никого не удивил; под сводами Дворца правосудия уже давно можно было слышать его звучные слоги; и, что очень важно, у него не было компрометирующего прошлого. Он был достаточно далек от «civil» и «civilite», чтобы эта обветшавшая родня могла ему помешать. Это было новое слово, и оно выражало новое понятие.

26* Во всяком случае, в смысле, относящемся к культуре, ибо в английском языке, так же как и во французском, «цивилизация» в значении судейском (которое приводит «Словарь Треву») существует с давних пор. Меррей приводит примеры, относящиеся к самому началу XVIII века (Харрис; «Энциклопедия» Чемберса и т. д.).
27* Опыты. Кн. 1. Гл. 25: О педантизме.
28* «Итак, я полагал, что те народы, которые, будучи поначалу полудикими и становясь постепенно цивилизованными, вырабатывали свои законы лишь постольку, поскольку к этому их вынуждали неудобства, проистекавшие от преступлений и раздоров, - такие народы не могли быть столь культурными и законопослушными (bien polices), как те, которые с самого начала, лишь только произошло объединение людей, соблюдали установления какого-нибудь мудрого законодателя». Несколько дальше - другой отрывок, в котором варварство и дикость охарастеризованы как лишенные разума: «Признав, что все те, кто мыслят совсем не по-нашему, не являются по этой причине ни варварами, ни дикарями, но многие, как и мы или в еще большей мере, наделены разумом...» На эти места указал мне г-н Анри Берр (Descartes R. Discours de la Methode // Oeuvres / Ed. Ch. Adam. P., 1905. T. 6, pt 2. P. 12).
29* Тем более что именно в XVIII веке число глаголов на «-iser» увеличивается; г-н Фрей приводит внушительный список таких глаголов (см.: Frey M. Les transformations du vocabulaire francais a l"epoque de la Revolution, 1793-1800. P., 1825. P. 21): centraliser, fanatiser, federaliser, municipalise, naturaliser, utiliser etc. Однако еще раньше г-н Гоэн составил для эпохи, предшествовавшей Революции, другой список аналогичных глаголов, взятых у энциклопедистов; среди прочих там можно найти «barbariser».
30* Voltaire. Essai sur les moeurs//Oeuvres completes / Ed. P. Beuchot. P., 1829. T. 15. P. 253, 256.
31* Rousseau J. J. Contrat social. P., 1762. Liv. 2, ch. 8.
32* Слово «цивилизация» не встречается, как я в этом убедился, и в дижонском «Рассуждении» 1750 года («Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов»). Руссо употребляет только «police» и «police», так же как и Тюрго в «Философской картине последовательных успехов человеческого разума» (1750) или Дюкло в «Рассуждениях о нравах нашего века» (1751) и множество их современников.
33* Dictionnairo de l"ancienne langue francaise. P., 1881. На «Этики» Никола Орезма ссылаются также в статье «Civilite» Хацфельд, Дармстетер и Тома в своем «Полном словаре».
* Наряду с другими значениями (типа городской) латинское слово «urbanus» могло иметь и такие, как благовоспитанный, образованный; одно из значений латинского слова «civilis» - учтивый.
34* Слово «civiliser» [цивилизовать] определяется тем же Фюретьером так: делать благовоспитанным и вежливым, общительным и любезным (пример: «Проповедь Евангелия цивилизовала самые дикие из варварских племен» - или: «Крестьяне не столь цивилизованы, как буржуа, а буржуа - не в такой мере, как придворные»).
35* «Слова „courtois" и „affable",- пишет Калльер,- теперь почти не в ходу у людей светских; их место заняли „civil" и „honnete" [здесь: учтивый)» этот «Словарь» добавляет значение «городское право».
36* Girard G. Les synonymes francois. 2 0 ed. P., 1780 (это издание, пересмотренное Бозе). Первое издание сочинения Жирара вышло в 1718 году (La justesse de la langue franchise ou les synonymes), второе - в 1736 (Les Synonymes francais), третье, пересмотренное Бозе - в 1769; переиздано в 1780 году.
37* Girard G. 9p. cit. Т. 2. Р. 159.
38* Voltaire. Essai sur les moeurs. Liv. 19. ch 16. Речь идет о китайцах, которые, «желая, чтобы их народ жил спокойно», сделали так, что «правила учтивости получили самое большое распространение и влияние».
39* «Местности, где труд людей не может дать ничего, кроме необходимого, должны быть населены народами варварскими: какая бы то ни было politic здесь невозможна»; «Из этого двоевластия воспоследовал постоянный конфликт в вопросах юрисдикции, который сделал невозможной какую-либо хорошую politic в христианских государствах» (Rousseau J. J. Op. cit. Liv. 3. ch. 8; Liv. 4. ch. 8). Годфруа приводит слова «policie», «pollicie», «politie» в качестве средневековых форм и регистрирует эфемерное существительное «policien» - гражданин, которым воспользовался Амио.
40* Delamare N. Traite de la police. P., 1713. Liv. 1. P. 2. Шестьдесят лет спустя брат Жан де Шастеллю отмечал, что «вплоть до наших дней слово "police" может означать „правление людьми"» (Chastellux J. de. Op. cit."Т. 1, ch. 5. P. 59).
41* Определение, данное Лё Бре, тоже профессиональное, еще не ограничивалось рамками города. «Я называю „police", - писал он, - законы и указы, которые всегда издавалась в хорошо управляемых государствах, чтобы упорядочить вопросы продовольствия, пресечь злоупотребления и монополии в торговле и ремеслах, воспрепятствовать порче нравов, обуздать роскошества и изгнать из городов запрещенные игры».
42* Дюкло уточняет: «У варваров законы должны формировать нравы. У народов polices нравы и обычаи совершенствуют закон и порою его заменяют» (Dudos Ch. Oeuvres completes. P., 1806. Т. 1. P. 70).
43* Ibid. Ch. 12. P. 216.
44* Voltaire. Oeuvres completes. T. 15. P. 16, 21, 26.
45* Т argot A.R.J. Ethymologie // Oeuvres. Т. 1. P. 222.
46* Письмо от 15 июня 1680 года. Любопытно отметить, что в те времена говорилось: «быть вдали от politesse, вернуться в politesse», как мы говорим: «вернуться в цивилизацию».
47* Тurgot А. В. ]. Tableau au philosophique// Oeuvres. T. 1. Р. 222.
48* Voltaire. La philosophie do 1"histoire // Oeuvres completes. T. 15. P. 41.
49* Ibid. P. 83, 91.
50* Под словом «цивилизация» следует понимать объединение этих людей в пределах города, то есть огражденной стенами совокупности жилищ, располагающих общими средствами защиты против грабежа со стороны и внутренних беспорядков; это объединение заключает в себе идею добровольного соглашения его членов, охраны их естественного права на безопасность, естественных прав личности и собственности; таким образом, цивилизация есть не что иное, как общественный порядок, охраняющий и защищающий личность и собственность и т. д.» (Volпеу С. F. Eclaircissements sur les Elats-Unis//Oeuvres completes. P., 1868. P. 718). Весь этот весьма существенный отрывок - критика Руссо.

Люсьен Февр

Февр (Febvre) Люсьен (22.VII.1878 - 27.IX.1956) - французский историк. Член Академии моральных и политических наук (с 1951 года). Профессор университетов Дижона (1912-1914), Страсбурга (1919-1933), Коллеж де Франс (с 1933 года). С 1948 года возглавил 6-ю секцию ("Экономические и социальные науки") Практические школы высших знаний. Февр руководил изданием "Французской энциклопедии" (с 1935 года), основал (совместно с М. Блоком ) в 1929 году журнал "Annales d"histoire économique et sociale" (в 1946 году переименован на "Annales. Economies. Sociétés. Civilisations").

Критикуя близорукость "историзирующих историков" - фактологов, избегавших обобщений и теории и изучавших преимущественно политическую историю, Февр был убежденным сторонником глубокого проникновения в сущность исторического развития и постановки новых проблем исследования. Путь к познанию истории, указывал Февр, лежит через всестороннее познание общества. Соответственно Февр обращался к исследованию исторической географии ("La terre et l"évolution humaine", P., 1922; "Le problème historique du Rhin", P., 1930), аграрных отношений, торговли, социального строя, языка, религии, культуры и исторической психологии. Большое внимание он уделял разработке и уточнению понятий, применяемых историками. Хронологические рамки исследований Февра очень широки: средние века и новая история, вплоть до современности. Однако в центре его внимания находилась эпоха Возрождения, 16-й век. Основные категории исторической теории Февра - общество и цивилизация, представляющие, согласно Февру, единство различных сторон материальной и духовной жизни людей. Он указывал на качественные различия между цивилизациями (культурами), на то, что каждая из них имеет свои неповторимые особенности, собственную систему миросозерцания. Подчеркивание неповторимости цивилизаций связано у Февра с релятивистскими выводами: он писал, что в каждую эпоху существует не только свое особое, но и одинаково правомерное восприятие действительности и прошлого; образ мира, по-своему творимый в рамках отдельной цивилизации, обладает одной и той же степенью объективности - он соответствует лишь данной цивилизации. Для понимания сущности цивилизации и поведения принадлежащих к ней людей необходимо, согласно Февру, реконструировать присущий им способ восприятия действительности, познакомиться с их "мыслительным и чувственным инструментарием". При этом Февр отстаивал тезис об исторической изменчивости структуры сознания человека и важности изучения общественной психологии в разные исторические эпохи. Проблемы исторической психологии, отношения индивида к коллективу были поставлены Февром в книгах о Лютере ("Un destin, Martin Luther", P., 1928) и о Рабле ("Le problème de l"incroyance au XVIe siècle. La religion de Rabelais", P., 1942). Несмотря на справедливые замечания Февра о недопустимости антиисторизма в подходе к явлениям культуры, сам он не избежал односторонности в трактовке творчества Рабле и игнорировал народную струю в культуре Возрождения (см. критику в адрес Февра в книге: Бахтин M. M., Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965, с. 143-49). Февр придавал большое значение анализу духовной жизни не только выдающихся людей, но и общественной психологии масс и отдельных человеческих групп. Для решения этой проблемы считал необходимым изучение языка с культурно-психологической точки зрения. Февр принадлежит много интересных наблюдений над системой мировосприятия людей 16 века; в их языке и литературе, по мнению Февра, отсутствовал ряд элементов, из которых в новое время строится научное мышление. Февр подчеркивал обусловленность психического склада людей их общественным бытием и видел в социальной психологии один из неотъемлемых элементов целого - цивилизации.

Обоснование Февром необходимости изучения экономической, общественной и духовной жизни той или иной цивилизации как целостной системы, а равно и его требование в полной мере учитывать специфику общественного и индивидуального сознания в разные исторические эпохи имело положительное значение в развитии исторической мысли. Февр оказал заметное влияние на многих французских историков. Вокруг него и М. Блока сложилась так называемая школа "Анналов" (см. в ст. Историография).

A. Я. Гуревич. Москва.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. - М.: Советская энциклопедия. 1973-1982. Том 14. ТААНАХ - ФЕЛЕО. 1971.

Далее читайте:

Историки

Исторические лица Франции (биографический справочник).

Сочинения:

Philippe II et la Franche Comté, P., 1911; Origène et des Périers, P., 1942; Autour de l"Heptaméron, (P., 1944); Combats pour l"histoire, P., 1953; Au coeur religieux du XVIe siècle, P., 1957; Pour une histoire а part entiere, (P.), 1962.

Литература:

Видаль В., Л. Февр. "Вестник истории мировой культуры", 1957, No 1; Baumont M., Notice sur la vie et les travaux de L. Febvre, P., 1959; Braudel F., L. Febvre et l"histoire, "Annales. Economies. Sociétés. Civilisations", 1957, No 2.

Из книг Л. Февра (1878-1956 гг.) на русский язык были переведены «Бои за историю» (М. 1991) – собрание его методологических статей разных лет. У истоков научного течения стоял великий историк ХХ в., Люсьен Февр. В 1929 г. он основал исторический журнал, носящий ныне название «Анналы. Экономики, общества, цивилизации» («Annales. Economies. Societes. Civilisations»). То было событие, оказавшее огромное воздействие на дальнейшее развитие исторической науки во Франции, а затем и в других странах, и поэтому «Новую историческую науку» часто называют еще «школой Анналов», хотя сами «анналисты» предпочитают говорить не о «школе», что предполагает приверженность определенным научным канонам и единой методологии, но о «духе Анналов».
На смену повествовательному историописанию, которое рабски следовало историческим текстам и сосредоточивалось на восстановлении хода политических событий, Февр выдвинул принцип «история - проблема». Историк формулирует проблему и в свете ее отбирает те памятники, анализ которых может служить источником знания по этой проблеме. Проблемы истории диктует исследователю современность; но она диктует их ему не в каком-то конъюнктурном, сиюминутном плане, но в том смысле, что историк задает прошлому те вопросы, которые существенны для современности и задавание которых дает возможность завязать с людьми другой эпохи продуктивный диалог.
Л. Февр подчеркивал значение творческой активности исследователя. В определенном смысле он «создает» свои источники. Что это означает? Памятник прошлого, текст или материальные остатки сами по себе немы и неинформативны. Они становятся историческими источниками лишь постольку, поскольку включены историком в сферу его анализа, поскольку им заданы соответствующие вопросы и поскольку историк сумел разработать принципы их анализа. Выдвигая новые проблемы исторического исследования, Л. Февр обратился к таким категориям памятников, которые до них оставались мало изученными или вовсе не изученными. Он заново подошел к изучению памятников, которые уже находились в научном обороте. В лабораториях основателей «Анналов» и их последователей источниковедческая база истории претерпела существенное обновление и расширение.
Обосновав новые принципы исторического исследования, создатели «Анналов» выдвинули на первый план творческую активность историка. Произведенный ими пересмотр методов исторической науки по праву был впоследствии расценен как «коперниканский переворот», как «революция в историческом знании».
Л. Февр подчеркивал: современность не должна «подмять под себя» историю; вопрошающий людей прошлого историк ни в коем случае не навязывает им ответов - он внимательно прислушивается к их голосу и пытается реконструировать их социальный и духовный мир. Изучение истории есть не что иное, как диалог современности с прошлым, диалог, в котором историк обращается к создателю изучаемого им памятника, будь то хроника, поэма, юридический документ, орудие труда или конфигурация пахотного поля. Для того чтобы понять смысл содержащегося в историческом источнике высказывания, то есть правильно расшифровать послание его автора, нужно исходить не из идеи, будто люди всегда, на всем протяжении истории, мыслили и чувствовали одинаково, так же как чувствуем и мыслим мы сами, наоборот, несравненно более продуктивной является гипотеза о том, что в историческом источнике запечатлено иное сознание, что перед нами - «Другой».
Произнеся это слово, мы тем самым подошли к самому существу творчества Л. Февра. Пафос многообразных научных интересов Л. Февра состоит в исследовании проблемы: каков был человек в далекую эпоху истории, в чем тайна его своеобразия, несходства с нами того, кто был нашим предшественником.

Люсьен Февр (1878 - 1956).

Февр был официальным наследником Блока, в частности по журналу. В 1946 году он возобновил издание журнала под немного измененным названием: Анналы экономики. Общества. Цивилизации.

Февр родился в Лотарингии. Он с детства проявил интерес к истории, немалую роль в этом сыграл его дядя. Повлиял так же отец, который занимал филологией и историей. В его доме была богатая библиотека. Февр получил прекрасное образование - закончил высшую нормалью школу в Париже. Но преподавание ему категорически не понравилось. Он говорил, что это закоснелое преподавание. Преподы как и история закоснели в своем самодовольстве.

Видаль де ла Бланш и Анри Берр оказали наибольшее влияние на Февра. Они побудили его к разработке междисциплинарного подхода. Изучение истории на основании данных различных наук. К широким построениям, расходившимся с первым позитивизмом. Этот подход наметился в его докторской диссертации «Филипп 2 и Франш Конте». Вышла она в 1911 году. Но уже к моменту выхода этой диссертации он занимал должность Дижона в университете. В этой работе история герцогства Дижон изучалась история в органическом взаимодействии с естественной географической средой. В годы первой мировой войны Февр так же служил, возвращается в чине капитана с многочисленными наградами. И так же оказался после войны в Страсбургском университете. Эти люди во многом придерживались общих идейных позиций, но они и различались по очень многим параметрам: по научным интересам, по темпераменту.

Марк Блок занимался аграрной историей, то Февр заявлял, что ненавидит само понятие «аграрный».

Февр активно занимаясь научными исследованиями выразил её в синтетическом исследовании «Земля и человеческая эволюция: географическое введение в историю» 1922 года. Эта работа была посвящена изучению человека и окружающей его среды. Она обосновывала глобальный подход к истории. Позже интерес Февра останавливается на реформации и ренессансе. Причем, к ним он подходит в исторической ретроспективе: в этом смысле это уже был новый подход. Он рассматривает реформацию и ренессанс как глубокий моральный кризис, поразивший средневековое общество.

Именно этой проблеме была посвящена его работа «Судьба: Мартин Лютер» 1928 года. В центре исследования Мартин Лютер и средневековое общество. Причем под углом исследования именно менталитета. Вывод: эпоха творит героя.

«Проблема неверия в 16 веке: религия Робле» - вторая работа в 1942 году.

В 1933 году Февр переезжает в колледж де Франс и возглавляет там кафедру Истории современных цивилизаций.

В работе «проблема неверия…» новым стало то, что не исследовалось до него никем - коллективное бессознательное. Оно является духовной оснасткой эпохи. Не может быть одинакового восприятия у людей разных эпох. Человек меняется вместе с духовными ценностями. Работа имела пионерский характер, и еще больше укрепило славу Февра как крупнейшего историка современности.

До войны школа Анналов при всей её известности оставалась одной из многих гуманитарных школ. Радикально ситуация изменилась после второй мировой, когда школа анналов действительно стала лидером. И способствовало этому: в 1947 году была создана секция экономических и социальных наук в практической школе высших исследований в Париже (6-я секция). Во главе этой секции и стал Люсьен Февр. Школа являлась антитезой Сарбоне, где довлели традиции, где различные исторические дисциплины были отделены друг от друга. Эта секция сразу ориентировалась на междисциплинарность. Фактически, в этой секции объединялись все гуманитарные науки. Это создало базу для комплексных междисциплинарных исследований. Во Франции очень серьезно отнеслись к этой школе, в том числе и на правительственном уровне. В результате своего развития, уже после смерти Февра, специальным декретом была переименована в «Дом наук о человеке» и стала крупнейшим центром гуманитарных исследований.

Объединение в 6-й секции различных социальных наук не только ориентировала на комплексное изучение человека во времени. Но это объединение подчеркивала решающую роль в истории человека, которого можно понять только в историческом подтексте и исторической перспективе. Со времени создания 6-й секции начинается экспансия школы анналов. Школа анналов становится самым известным мировым центром исследований. Многие труды, которые выходили из-под пера анналов сразу становились мировыми бестселлерами. Постепенно школа анналов отодвинула на задний план все остальные центры во Франции. Февр действовал и как организатор, и как ученый, и как пропагандист.

«Бои за историю» сборник работ Февра. В этом издании были помещены статьи, которые были пронизаны верой в историю, призывами вести бои за историческую науку.

Статья «Лицом к ветру: манифест новых анналов». Идея: после второй мировой войны мир радикально изменился. Соответственно новому миру нужна новая историческая наука. Главная послевоенная проблема: возрастание межэтнических и межцивилизационных конфликтов. Современный уровень техники, современные информационные системы приводят различные группы, которые живут замкнуто, к необходимости контактировать; отсюда неизбежны конфликты.

Нас ожидают великие опасности, но если мы подойдем к этому разумно, если мы будем сознательно готовы к восприятию современного мира, то мы сможем избежать столкновения.

Без истории все будет лишено основ. Только через историю и изучение прошлого мы можем найти выходы из современных ситуаций, которые как правило, имею глубокие корни в прошлом. Конечно, проблемы в прошлом были совсем иные, но необходимо учитывать опыт, накопленный поколениями. Изучение этого опыта - лучшая тренировка ума.

Историю нужно изучать не в механическом, а в проблемном смысле.

Февр активно занимался организационной деятельностью. Он участвовал в самых разнообразных предприятиях. Он был председателем национального комитета историков. Он был членом комиссии по разработке реформы образования во Франции. Руководил изданием научной энциклопедии. Основал журнал истории второй мировой войны. Редактор журнала «Тетрадь всемирной истории».

Вторая половина XX века стала временем подъема и обновления исторической науки. Во Франции появилась целая плеяда крупных историков, труды которых обрели широкое международное звучание. Продолжая и развивая традиции школы "Анналов" межвоенного времени, они подвергли пересмотру тематику, исследовательские методы и само понимание предмета исторической науки. По мнению многих историков, произошла своеобразная "историографическая революция", которая привела к возникновению "новой исторической науки" и оказала глубокое воздействие на всю мировую историографию. Обновление исторической науки было тесно связано с эволюцией французского общества и с общими процессами социального развития. События всемирно-исторического значения: вторая мировая война и разгром фашизма, возникновение целого ряда государств, провозгласивших своей целью строительство социализма, конец колониальной системы, научно-техническая революция, а в более позднее время - крушение социалистической системы, распад СССР и многое другое, потребовали осмысления нового исторического опыта, адаптации исторической науки к условиям стремительно меняющегося мира.

В развитии французской историографии второй половины XX века выделяются 2 основных периода , границей между которыми можно считать приблизительно сер. 70 - х г. По мнению французских историков, наиболее плодотворным было "славное тридцатилетие"1945 - 1975 гг. , когда французская историография заняла ведущую роль в мировой историографии и пользовалась огромным авторитетом в общественном мнении. Состояние исторической науки в первые послевоенные годы во многом определялось общественно-политической обстановкой, сложившейся во Франции после освобождения от немецко-фашистской оккупации. Ее характерной чертой был небывалый подъем левых сил и рост влияния марксизма, связанный с победой Советского Союза в войне против фашизма, участием Французской коммунистической партии в движении Сопротивления и ее превращением в самую многочисленную партию страны.

Наряду с Италией, Франция стала одной из двух крупных капиталистических стран, в которых марксистские идеи получили сравнительно широкое распространение. В послевоенное время выросла и активизировалась группа французских историков - марксистов, формирование кот. нач. в 30-е годы. К работе над докторскими диссертациями приступили А. Собуль и К. Виллар. В коммунистическую партию вступили, (но потом в разное время вышли из нее) молодые талантливые историки, ставшие позднее крупными учеными: М. Агюлон, Ж. Бувье, Ф. Фюре, Э. Ле Руа Лядюри и другие.

Воздействие марксизма сказалось и на трудах многих других историков, не являвшихся марксистами. Марксистская терминология, в первую очередь такие понятия как базис", "надстройка", "способ производства", "производственные отношения", "классовая борьба" прочно вошла в обиход. "Французские историки становились все более восприимчивыми к расплывчатому "диффузному" марксизму, который побуждал их придавать особую ценность экономическому фактору в историческом объяснении; в то же время некоторые точные понятия воспринимались ими и проникали в их словарь", - указывается в коллективном труде, изданном в 1965 г. Французским комитетом исторических наук. Однако, и соглашаясь с отдельными марксистскими положениями, большинство историков отвергало общую теорию, методологию и, особенно, политические выводы марксизма.

Решающее влияние на развитие французской историографии продолжали оказывать работы крупных историков, которые еще в 30-е годы поставили вопрос о пересмотре методологических принципов традиционной "позитивистской" историографии. Это были, прежде всего, труды школы "Анналов" , а также работы Э. Лябрусса, П. Ренувена и Ж. Лефевра.

Главную роль в перестройке французской историографии сыграли историки Люсьен Февр (1878-1956) и Марк Блок (1886- 1944).Талантливый писатель и полемист, Февр обладал и качествами выдающегося организатора науки. Основные исследования Февра относятся к истории средних веков. Главные произведения Февра "Судьба Мартина Лютера"(1928) и "Проблема неверия в XVI веке. Религия Рабле" (1942). Кроме того, Февр написал огромное количество полемических статей и рецензий, часть которых позднее была собрана в сборниках "Битвы за историю"(1953) и "За целостную историю"(1962). Воззрения Февра на содержание и методы исторической науки складывались под сильным воздействием Дюркгейма и особенно Берра, с которым они тесно сотрудничали, стремясь реализовать его идею "исторического синтеза" путем организации междисциплинарных исследований. С большим уважением Февр относился к марксизму. Февр считал, что "многие из идей, которые Маркс выразил с бесспорным мастерством, давно уже перешли в общий фонд, составляющий интеллектуальную сокровищницу целого поколения" . К числу таких идей Февр относил, прежде всего, мысль о ведущей роли экономики и социальных отношении в развитии общества. Блок и Февр остро критиковали традиционную позитивистскую "событийную" историографию, которая, прозябала "в эмбриональной форме повествования". Он утверждал, что история призвана не просто описывать события, а выдвигать гипотезы, ставить и решать проблемы. Основную задачу исторической науки Февр видел в создании всеобъемлющей синтетической "глобальной" истории, охватывающей все стороны жизни человека, - "истории, которая стала бы центром, сердцем общественных наук, средоточием всех наук, изучающих общество с различных точек зрения - социальной, психологической, моральной, религиозной и эстетической, наконец, с политической, экономической и культурной.

Против устаревшего позитивизма и иррационалистического субъективизма выступили французские историки Марк Блок (1886-1944) и "Люсьен Февр (1878-1956), создавшие в конце 20-х годов журнал "Анналы экономической и социальной истории", ориентированный на построение обобщающего исторического синтеза. Строго говоря, требования французских историков обратиться к сравнительному анализу социально-экономических процессов, к психологической стороне исторической жизни, к синтезу истории и географии оригинальными не являлись. Новизна "Анналов" межвоенного периода заключалась в другом : в новой концепции творчества самого историка. Традиционной истории-повествованию была противопоставлена история-проблема. При таком подходе историк переставал быть рабом источников, зависимым от текстов, а становился активным создателем научной проблемы, диктовавшей как отбор материала, так и угол зрения, под которым этот материал анализировался. Сама постановка научной проблемы вызвана потребностями современного историку общества. Не в том смысле, что историк переписывает прошлое в угоду настоящему, а в том, о" котором еще прежде писали Генрих Риккерт и Макс Вебер. Историк исходит и не может не исходить, хотя и обычно неосознанно, из той системы ценностей, которая характеризует его собственную культуру. Ею он руководствуется при отборе и анализе материала, поэтому любая историческая концепция или теория неизбежно приобретает релятивный характер. Разумеется, это не означало, будто каждый историк сочиняет свою собственную историю в духе презентистов. Блок и Февр подчеркивали, что речь идет об изменении точки зрения на целое, на общую картину прошлого в соответствии с новым пониманием и новыми потребностями человеческого общества. Иначе говоря, историческое познание руководствуется определенной ценностной системой, но само оно не должно выносить оценочных суждений, ибо, как подчеркивал еще Макс Вебер, ценность и оценка - это совершенно различные понятия, путать которые недопустимо. Блок считал, что задача ученого заканчивается объяснением того, как и почему произошло то или иное событие. Что касается оценок, то они всегда имеют субъективный характер, и поэтому от них лучше воздержаться, тем более что стремление судить, в конце концов, отбивает желание объяснять. История рассматривалась Февром как "тотальная" или "глобальная". Под этим понятием подразумевалась не всемирная история, а история людей, которые жили в определенном регионе и в определенное время, взятая в аспекте максимально возможных точек зрения с максимально возможной широтой охвата. Тем самым отвергалось разделение истории на политическую, экономическую, социальную, духовную и тому подобные частичные истории, она приобретала комплексный синтезирующий характер. В сущности, та задача, которую поставили основатели школы "Анналов" - органически, а не механистически соединить социальное и культурное в историческом исследовании, показать их взаимную обусловленность - до сего времени остается нерешенной проблемой. Но Блок и Февр показали, в каком направлении должно продвигаться историческое исследование, чтобы исполнить свою роль, и в этом их огромное достижение и значение для последующего развития историографии.

Февр отчетливо ощущал, что "вся концепция мира, вся стройная система, выработанная поколениями ученых в течение следовавших друг за другом веков, разлетелась вдребезги... Нужно было заменить старые теории новыми. Нужно было пересмотреть всё научные понятия, которыми пользовались до сих пор". Первоочередной задачей Февр считал решительный пересмотр методологических принципов позитивистской историографии.

После трагической гибели Марка Блока, расстрелянного оккупантами в 1944 году за участие в движении Сопротивления, главой "школы Анналов" остался Люсьен Февр, избранный в 1951 г. членом Академии. В послевоенный период он занимался, главным образом, научно-организационной деятельностью: руководил журналом "Анналы" и созданной в 1947 г. VI секцией (экономических и социальных наук). Практической школы высших исследований, которую Февр превратил в крупное научно-учебное учреждение, располагающее большими финансовыми и издательскими возможностями. Февр очень остро ощущал происходящие в мире гигантские перемены, требовавшие объяснения со стороны историков."Все сразу рушится вокруг нас " , - писал он в 1954 году. "... Научные концепции ниспровергаются под неудержимым напором новой физики, революция в искусстве подвергает сомнению прежние эстетические воззрения, карта мира полностью меняется, новые средства сообщения преобразуют экономику. Повсюду против старой Европы и против государств, проникнутых европейской культурой, восстают вчера еще порабощенные нации Востока и Дальнего Востока, Африки и Азии; нации, которые казались навсегда погребенными в витринах застывших археологических музеев, теперь пробуждаются и требуют своего права на жизнь. Все это и еще многое другое нас тревожит и предвещает нам близкую гибель. Но мы видим также рождение нового мира и не имеем права отчаиваться. Его еще надо понять и не отказываться от света, который может пролить муза истории Клио".

Продолжая начатую им вместе с Блоком борьбу против традиционно-позитивистской "событийной" истории, Февр взывал "к другой истории " , включающей в себе все стороны жизни и деятельности человека. Он предлагал постепенно переходить от изучения экономической и социальной истории, являвшейся главным предметом внимания "Анналов" межвоенного времени, к более широким темам: истории различных человеческих обществ, их экономическим основам, их цивилизациям. В соответствии с такой программой журнал "Анналы" в 1946 г. изменил свое прежнее название "Анналы экономической и социальной истории ", на новое, отражавшее изменение его интересов: "Анналы. (Экономика. Общества. Цивилизации.)"

(Не много про движение «Сопротивление» мало ли спросит) Сознавая научное и политическое значение исследования истории второй мировой войны, французское правительство вскоре после освобождения страны создал о специальный Комитет по истории второй мировой войны при премьер-министре Франции. Основателями комитета были известные историки Л. Февр, П. Ренувен, Э. Лябруссидр. Генеральным секретарем комитета и фактически его бессменным руководителем являлся профессор Анри Мишель. Комитет организовал сбор документов о движении Сопротивления и правительстве Виши, создал научную библиотеку, развернул издательскую деятельность, с 1950 выпускал журнал " Обозрение истории второй мировой войны".

Отечественные историографы о школе «Анналов»:

Французская историография XX века и школа "Анналов" нашли освещение в двух появившихся почти одновременно монографиях М. Н. Соколовой "Современная французская историография: Основные тенденции в объяснении исторического процесса" (М., 1979) и Ю. Н. Афанасьева "Историзм против эклектики: Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии" (М, 1980). При методологической схожести позиций между авторами были и некоторые разногласия. М. Н. Соколова основное внимание уделила не столько общим тенденциям развития французской историографии, сколько отдельным проблемам на примере творчества ряда ученых. Она подчеркнула, что М. Блок и Л. Февр, в сущности, не создавали новой научной школы, а только наиболее выпукло отразили новые веяния в своем творчестве. Отделенным от "Анналов" оказался и Ф.Бродель, теория которого о разных скоростях исторического времени, по мнению автора, связана с "Анналами" лишь в отдельных деталях и вообще оценена, как научно несостоятельная. Ю. Н. Афанасьев, наоборот, исходил из концепции "Анналов" как направления с относительно целостным представлением об историческом процессе. Он дал освещение полувекового развития "Анналов", выделив три этапа: период становления с конца 20-х до середины 40-х гг., кульминационный период развития в 40-е - 60-е гг., связанный с творчеством Броделя и стремлением создать "глобальную историю", период конца 50-х - начала 70-х гг., когда на сцену выступило третье поколение школы "Анналов" (Э. Ле Руа Лядюри, Ф. Фюре, П. Шоню), решительно повернувшее, по словам автора, в сторону "дегуманизации и парцелляции" исторической науки. В книге заметно весьма позитивное в целом отношение автора к Блоку, Февру и Броделю, что является вполне оправданным. Но трудно согласиться с мало аргументированными выпадами против П. Шоню, Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, творчество и новаторский характер концепций которых явно принижены.

14. Второе поколение “Анналов”

Второе поколение школы «Анналов» включало нескольких исследователей: Жоржа Дюби, Фернана Броделя и Жака Ле Гоффа. Им пришлось адаптировать историческую парадигму этого направления к новым веяниям в исторической науке. Но интересным образом, в работах этого поколения французских историков повторилась дихотомия, которая изначально была заложена в философской концепции школы. Второе поколение школы «Ан- налов», как и ее основатели, боролось с классической позитивистской нарративной историей в духе Леопольда фон Ранке, ставившей во главу угла политические события и историю отдельных исторических личностей. Ф. Бродель и Ж. Дюби попытались разорвать с традиционными позитивистскими концепциями, развивая идеи об исследовании социальных структур, содержав- шиеся в работе Марка Блока «Феодальное общество». В трудах Ф. Броделя «Средиземноморье в эпоху Филиппа II» и «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» была разработана концепция трех видов исторического времени: времени длительных экономических процессов, обусловленных природными факторами, времени социальных преобразований и времени политических событий, которое противоположно времени длительной протяженности и, наоборот, построено на крайне коротких циклах4 . Фактически, Ф. Бродель попытался доказать идею о примате естественных и социальных факторов в истории, отодвинув события нарративной истории на второй план. Ж. Дюби исследовал социальные процессы становления феодального общества, попытавшись подтвердить идею Марка Блока о периодизации феодализма как феномена, существовавшего в период с XI по XVIII вв.5 Изучение ментальностей хоть и декларировалось этим поколением историков, но фактически оставалось на втором плане, в то время как на первый выходило изучение социальных и властных структур общества. Жак Ле Гофф воплотил в себе как раз другую ипостась школы «Анналов», изучая в первую очередь культурные факторы и ментальности. Он сделал два важных поворота в тематике исследований этого направления. В отличие от Дюби, заострившего внимание на феодальной революции XI в., и Броделя, которого интересовали в первую очередь темпы времени «longue duree» и неизменные структуры общества, Жак Ле Гофф обратился, наоборот, к динамическим кратковременным процессам, происходившим в Средневековье. Но его интересовали не политические события. Он в большей степени, чем его предшественники, обратился к идеям М. Блока, содержавшимся в труде «Короли-чудотворцы», и творчески развил их. Развернув свои исследования, Ле Гофф вошел в противоречие с основателем школы М. Блоком, подчеркнув не преемственность и статичность, а динамическое развитие основных структур ментальности в Высоком Средневековье. В частности, он показал, что именно в Средние века были сформированы те идеи и системы представлений, которые стали впоследствии актуальными и нужными для развития всей европейской цивилизации в раннем Новом и Новом времени. В своей работе «Интеллектуалы в Средние Века» Жак Ле Гофф показал, что этот период явился эпохой активного развития культуры, в результате чего в Европе появилась новая социальная прослойка, почти что сословие, интеллектуалов6 . Более того, он подчеркнул, что его возникновение было связано не столько с объективными экономическими предпосылками, сколько с деятельностью конкретных лиц, которые в поиске истины, испытывая неподдельный интерес к интеллектуальному труду, создали на пустом месте новую социальную группу и добились ее включения в существовавшую структуру средневекового общества. В работе «Возникновение чистилища» Ле Гофф показал, что ментальность Средневековья не была статичной, и что в этот период появлялись ранее неизвестные новые культурные веяния, являвшиеся ответом на развитие городов, образование новых городских сословий и размывание типичной трехчастной средневековой структуры общества. Ле Гофф настаивал на том, что новые возникшие в Средневековье ментальности и структуры являлись основополагающими для развития не только средневекового общества, но и общества Нового времени. Он подчеркивал уникальный характер Средневековья как особой, динамичной цивилизации, созданной внове после исчезновения цивилизации Поздней Античности, и значительно отличающейся от цивилизации Нового времени. Однако в своих работах Ле Гофф всегда показывал значимость Средних Веков для современности, говоря о том интеллектуальном, культурном и политическом вкладе, которое они внесли в Новое время.