Трактовка прекрасного в философии И.Канта. Прекрасное и возвышенное по И.Канту Учение канта о прекрасном и возвышенном

§ 2. Учение И. Канта о праве и государстве Иммануил Кант (1724-1804) - родоначальник классической немецкой философии и основоположник одного из крупнейших направлений в современной теории права - был профессором Кенигсбергского университета. Учение Канта сложилось в

Более точно различия и сходства между Прекрасным и Возвышенным определяет Кант в Критике способности суждения (1790). Для Канта характеристики Прекрасного: незаинтересованное удовольствие, целесообразность без цели, универсальность без понятия и правильность без закона. Он хочет сказать, что прекрасной вещью наслаждаются, не испытывая при этом желания ею обладать; ее воспринимают так, словно она наилучшим образом организована для определенной цели, между тем как единственное назначение этой формы - поддержание самое себя; ею наслаждаются так, словно она в совершенстве воплощает правило, между тем как она является правилом сама для себя. В этом смысле цветок - типичный пример прекрасной вещи; в этой связи ясно становится также, почему Красота характеризуется универсальностью без понятия: ведь сказать, что все цветы прекрасны, не значит вынести суждение вкуса; для этого необходимо утверждение, что прекрасен данный конкретный цветок, причем то, что побуждает нас сказать, что этот цветок прекрасен, зависит не от рассуждения на основе принципов, но исключительно от нашего ощущения. Так что в этом опыте еще присутствует «свободная игра» воображения и интеллекта.

Опыт Возвышенного иной. Кант выделяет две разновидности Возвышенного - математическое и динамическое. Типичный пример математически Возвышенного - вид звездного неба. Здесь возникает впечатление, что то, что мы видим, выходит далеко за пределы нашего чувственного восприятия, и мы склонны вообразить больше, чем доступно нашему взору. Мы склонны к этому потому, что наш разум (способность постичь идеи Бога, мира или свободы - того, что не может охватить наш интеллект) велит нам постулировать бесконечное, которое не только чувствам нашим не под силу ощутить, но и воображению не удается объять в едином интуитивном образе. Отпадает возможность «свободной игры» воображения и интеллекта и возникает беспокойное, негативное удовольствие, позволяющее нам ощутить величие нашей субъективности, способной желать того, что нам недоступно. Типичный пример динамически Возвышенного - зрелище бури. Наша душа содрогается под впечатлением не бесконечного простора, но бесконечного могущества: здесь также подвергается унижению наша чувственная природа, отчего человеку снова становится не по себе, но этот дискомфорт компенсируется ощущением величия нашего духа, над которым не властны силы природы.

7. ВОЗВЫШЕННОЕ У КАНТА

Прекрасное и Возвышенное. Фридрих Шиллер О Возвышенном, 1801

Природа даровала нам двух гениев в качестве спутников жизни. Один, общительный и милый, сокращает нам своею веселою игрою трудный путь, облегчает оковы необходимости и сопровождает нас радостно и шутливо до опасных мест, где мы должны действовать как чистый дух, сложив с себя все телесное,- то есть до области познания истины и осуществления долга. Здесь он покидает нас, ибо его область - один лишь чувственный мир, за пределы которого не могут его перенести земные крылья. Ho вот приближается другой гений, серьезный и молчаливый; сильною рукою переносит он нас через головокружительную бездну.

В первом из этих двух гениев мы узнаем чувство Прекрасного, во втором - чувство Возвышенного. Красота, правда, есть выражение свободы, однако не той, которая возвышает нас над могуществом природы и освобождает от всякого телесного влияния, а той, которою мы, как люди, наслаждаемся в самой природе. Мы чувствуем себя свободными в области красоты, ибо чувственные побуждения соответствуют закону разума; мы чувствуем себя свободными перед лицом возвышенного, ибо чувственные побуждения не влияют на законодательство разума, дух здесь действует так, как будто он не подчинен иным законам, кроме своих собственных.

Чувство Возвышенного - смешанное чувство. Это сочетание страдания, доходящего на высшей ступени до ужаса, с радостью, которая может возвыситься до восторга и, не будучи собственно наслаждением, предпочитается чуткими душами всякому наслаждению. Такое сочетание двух противоречивых ощущений в одном чувстве бесспорно доказывает нашу моральную самостоятельность. Ибо так как безусловно невозможно, чтобы один и тот же предмет стоял к нам в противоположных отношениях, то из этого следует, что мы сами относимся к нему двояко, и, следовательно, в нас соединены две противоположные природы, которые проявляют к данному предмету совершенно противоположный интерес. Итак, благодаря чувству возвышенного мы узнаем, что состояние нашего духа не обязательно соответствует состоянию наших чувств, что законы природы не суть необходимо и наши законы и что в нас есть самостоятельное начало, совершенно независимое от всяких чувственных волнений.

Возвышенный предмет бывает двоякого рода. Или мы соотносим его с нашей силой восприятия и оказываемся не в состоянии создать себе его картину или понятие о нем, или же с нашей жизненной силой, которая обращается в ничто перед лицом его могущества.

Наш опыт чувства Возвышенного. Клеменс Брентано. Различные чувства, испытываемые перед морским пейзажем Фридриха, ок. 1811

Как прекрасно под сумрачным небом, в бесконечном одиночестве смотреть на бескрайнюю пустыню моря, стоя на берегу, но, чтобы по-настоящему это пережить, нужно, чтобы сначала ты шел к берегу, чтобы знал, что нужно будет возвращаться, чтобы хотелось тебе перелететь через море - и нельзя; чтобы чудилось - нет вокруг жизни, и чтобы все равно во всем слышались тебе ее голоса - в шуме прибоя, в веянии ветра, в проходящих облаках, в крике одинокой птицы; нужно, чтобы в сердце жило обещание, а природа упорно твердила тебе - не сбудется, не сбудется. Все это пережить перед картиной невозможно, а потому и все то, что следовало бы обрести в самой картине, я нашел лишь в пространстве между самим собой и картиной, а именно что картина мне что-то обещает, но обещания не исполняет; и так я сам превратился в капуцина, картина превратилась в песок прибрежных дюн, моря же, в которое всматривался я с такой тоскою, не стало вовсе. Чтобы как-то разобраться в таком не испытанном еще чувстве, я начал прислушиваться к речам посетителей, глядевших на картину, и все, что они говорили, записал, - и все это прямо относится к самой картине, потому что она - все равно что декорация, перед которой непременно должно совершаться действие, и все это - потому, что она никого не оставляет спокойным.

Лекция 2

Эстетика Канта (1724 – 1804) занимает в истории эстетической мысли особое положение, поскольку она, подвергая критическому переосмыслению эстетические взгляды эпохи Просвещения, по существу, определила перспективу формирования современной эстетической теории. В течение двух последних столетий разработка эстетических проблем велась в пространстве, заданном системой координат философской аналитики Канта, и была более или менее явно опосредована интерпретацией кантовской эстетики.

Обоснование эстетики в системе философии

Философская проблематика оказалась в поле пристального внимания Канта после его многолетних занятий естественными науками и чтения лекций в университете Кенигсберга по математике, механике, физике, географии, антропологии, логике. Главный труд, написанный в этот период и принесший ему научное признание – «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755), где была сформулирована гипотеза о происхождении солнечной системы, получившая затем математическое обоснование у Лапласа. С позиции своей «теории неба» Кант впервые высказал предположение о существовании за Сатурном других неизвестных тогда планет, и позднее, действительно, открыты были Уран, Нептун и Плутон.

Не случайно, первым фундаментальным вопросом, побудившим Канта к философскому исследованию, стала проблема достоверности научного знания, иначе говоря, соответствует ли природе математическая модель ее описания. Причисляя себя в области естествознания к традиции Декарта, Кант, однако, не мог разделить убежденности своего предшественника в «правдивости Бога», исключающей сомнение в абсолютной истинности научной картины мира, более того - порождающей проблему возможности самого заблуждения. Противоположный Декарту – скептический взгляд на науку - был выдвинут Юмом, и Кант, по его собственным словам, был благодарен философу за то, что тот пробудил его от «догматического сна». Кантовская постановка вопроса о том, как возможно познание человеком мира, предполагала, прежде всего, кардинальное изменение точки зрения на философское исследование, которое получило в истории философии название «коперниканский переворот» как поворот от метафизики объекта к теории субъекта: какой должна быть способность субъекта, чтобы предметы объективного мира могли согласовываться с ней? Анализ этой способности был проведен Кантом в «Критике чистого разума» (1781), положившей основание новому «критическому» периоду его деятельности.

Кроме того, новизна кантовского подхода к проблеме познаваемости мира выражалась в задаче преодоления ограниченности строго рационалистической методологии исследования, разработанной Декартом, и последовательно эмпирического метода, примененного Юмом. По примеру Лейбница философская методология Канта была ориентирована на синтез рационализма и эмпиризма, который был обозначен теперь как трансцендентальный метод, противопоставляемый в качестве критического любой разновидности догматики. Суть его заключалась в установлении узловых проблем, на которые выходили противоречивые концепции, углублении этих проблем до истока, реальная сложность которого обусловливала исключающие друг друга точки зрения, и в рассмотрении последних в качестве имманентных тенденций решения поставленных вопросов внутри общей и единой теории.

Общепризнанной заслугой Канта в критическом анализе «чистого» (теоретического) разума является обоснование им активности субъекта в процессе познания. Сознание человека впервые рассматривалось как деятельность, конструирующая предметы и отношения между ними, в результате которой возникает мир феноменов - картина реальности, замещающая для человека мир, как он существует сам по себе – ноуменальный мир (и в этом близость Канта позиции Юма). В то же время феномен, по Канту, в отличие от Юма, не является чисто субъективным содержанием сознания, потому что полученное знание допускает его практическое подтверждение (и это означает возможность научной истины, провозглашаемой Декартом).

Кант, таким образом, по-новому ставит проблему существа истинного знания. Достоверность научного знания обеспечивается, с одной стороны – опорой на чувственное восприятие, а с другой – конструктивной деятельностью мышления по оформлению опыта в системе понятий.

Согласно Канту, без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, без рассудка ни один не был бы мыслим. Мысли без содержания пусты, наглядные представления без понятий слепы. Обе способности не могут замещать друг друга, из их соединения возникает знание, причем осуществляется оно особой познавательной способностью - воображением как «исключительной» способностью синтеза содержания сознания. Иными словами, знание трактуется Кантом как синтез чувственности и рассудка в деятельности воображения и возникает как единое предметно-понятийное знание. Оно предстает, таким образом, в «синтетических суждениях априори» и объясняет возможность согласованности предметов созерцания с их логико-математическим описанием. Главный вывод, к которому пришел Кант в результате «Критики чистого разума» и который глубоко его удовлетворял как ученого - обоснование возможности математического естествознания.

Тем не менее, точка зрения Канта отличалась от позиции Декарта в том, что научное знание у него необходимо предполагает соответствующее понятиям рассудка эмпирическое основание, за отсутствием которого возможно выдвижение логически равно доказательных противоположных утверждений, названных Кантом антиномиями чистого разума. К ним относились, в том числе, положения о том, что мир бесконечен в пространстве и времени, и о том, что мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве; что миру принадлежит как его причина безусловно необходимое существо, и о том, что нет никакого абсолютно необходимого существа как причины мира... Человек, по Канту, никогда не будет иметь достаточного опыта для достоверного рационального осмысления этих проблем, поэтому «чистый» разум должен осознать пределы своих познавательных возможностей и не выходить за них, если он хочет оставаться в границах строгой науки.

Отчего же человек ставит перед собой задачу, решение которой лежит за пределами возможностей теоретического познания? Оттого, заключает Кант, что человек является не только субъектом познания, он принадлежит также миру, как тот существует сам по себе, и человек стремится осознать свое место в нем. Согласно Канту, оттого, что мир познается, существование человека еще не приобретает ценности… Способность осмысления человеком целей своего существования, своего стремления к реализации в поступках, определения принципов своего поведения по отношению к другим людям Кант называет практическим разумом. Его философскому исследованию и посвящается второй фундаментальный труд – «Критика практического разума» (1788). Практический разум имеет своим предметом не внешний мир, а желания человека, в которых проявляется его собственное бытие, и которым он придает позитивную направленность: формулирует нравственные мотивы поведения – максимы доброй воли. Как и чистый разум, практический разум является творческой деятельностью субъекта, но так же результатом ее не становится произвол, поскольку мотивам поступка сообщается общезначимость, и он обретает тем самым характер морального закона – императива доброй воли, т.е. долга. Известная формулировка этики Канта гласит: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать во всякое время принципом для всеобщего законодательства».

Смыслом морального законодательства является творение добра, отношение к человеку только как цели самой по себе, и никогда – как средству для какой либо внешней цели, даже для Бога. Нравственный императив лишен наглядности, умопостигаем, в нем проявляет себя автономия (самозаконность) доброй воли по отношению к природной необходимости. Иначе говоря, нравственность предстает собственной сферой свободы, отличной от природы с ее необходимостью. Она не имеет «естественного» основания, но именно поэтому полагает возможность духовного обоснования – восхождения к идее Бога. Этим выводом Кант впервые в истории философии так же «коперникански» переосмысляет соотношение морали и религии: не религиозная вера рассматривается у него как основа нравственных принципов (они обладают автономией!), а Бог является необходимой моральной гипотезой. Теоретически доказать существование Бога, как это следует из анализа Кантом антиномий чистого разума невозможно, и в качестве гипотезы понятие Бога может выполнять лишь регулятивную, но не конститутивную функцию как в морали, так и в познании, т.е. не может определять содержания ни того, ни другого.

Таким образом, «Критика чистого разума» и «Критика практического разума» привели Канта к своеобразной дуалистической модели субъекта, основанной на двух разнородных способностях души – познания и желания, ориентированных на два противостоящие объекта – природы и свободы, что побудило философа к постановке третьей фундаментальной проблемы: возможна ли связь между «звездным небом над головой» и «нравственным законом в груди».

Важнейшим вкладом Канта в историю эстетической мысли явилось обоснование им эстетики в системе философского знания. По собственному признанию философа, он вышел на эту проблему «отправляясь не от искусства и даже не от вопросов эстетики в собственном смысле, а от стремления довести до совершенной полноты всю систему способностей человеческой души, определить их отношения и связь» (102, 5, 11). Канта занимал чисто теоретический вопрос, как возможна связь между разнородными способностями познания и желания, и соответственно между двумя противостоящими сферами человеческого опыта – феноменальным миром природной необходимости, конструируемым предметно-понятийной деятельностью рассудка, и ноуменальным миром нравственной свободы, конституируемым в императивах разума; связь, без которой «Критика чистого разума» и «Критика практического разума» не представляли системы философии. Анализу способности, которая могла бы осуществлять связь между рассудком и разумом, посвящена «Критика способности суждения» (1790).

Согласно Канту, «способность суждения вообще есть способность мыслить особенное, подчиненное общему» (102,5,177). Она осуществляется в двух вариантах – как определяющее и как рефлектирующее суждение. Определяющая способность суждения устанавливает соподчинение уже определенных понятий, и закон ее действия предначертан ей a priori рассудком. «Следовательно, для того чтобы иметь возможность особенное в природе подчинить общему, ей самой не нужно придумывать закон» (102,5,156). Таков же способ действия определяющей способности суждения и при соподчинении нравственных идей – априорных конститутивных императивов и максим разума. «Ее принципы в системе чистой философии не должны составлять особой части между теоретической и практической философией, а в случае необходимости могут примыкать то к той, то к другой из них» (102,5,178). По Канту, служить «мостом» между ними определяющая способность не может.

Иное дело - рефлектирующая способность суждения. Уже по своему существу – reflex- она заключает в себе возможность самодвижения: отталкиваться от данного понятия и присоединять к нему новое, обусловленное предыдущим (отражать), которое в свою очередь, отрицается следующим (отражать отражение) и т д. Она способна поэтому продолжать свою деятельность из самой себя бесконечно и представляет непрерывную вереницу опосредованных друг другом чувственно-понятийных предметов, которая имеет своим истоком эмпирическое представление, но в беспредельной перспективе теряет наглядность и превращается в некий абстракт. Эта своеобразная «математическая точка», к которой устремлена рефлексия, есть императив разума, имеющий собственную область – нравственную волю субъекта, и предстает для рефлектирующего суждения как конечная цель его движения. «Здесь возникает понятие некоторой целесообразности природы,- заключает Кант,- и притом как специфическое понятие рефлектирующей способности суждения» (102,5,120), которую Кант называет поэтому также телеологической способностью суждения.

Следует отметить, что трансцендентальное понятие целесообразности природы у Канта принципиально отличается от его традиционной трактовки религиозной телеологией: оно «не есть ни понятие природы, ни понятие свободы, так как оно ничего не приписывает объекту (природе), а только дает представление о том единственном способе, каким мы должны пользоваться, имея в виду полную связь опыта» (102,5,183).

Телеологическая рефлексия должна соотнести рассудок с разумом, чтобы представить природу, «как если бы» она имела цели, объективно их не имея, чтобы целостно осмыслить бытие человека как субъекта свободы в природном мире.

Придя к выводу о необходимости включения телеологии в систему философских критик, Кант оказался перед вопросом о том, на какой способности души основана телеологическая рефлексия, подобно тому, как рассудок основывается на способности познания, а разум - на способности желания. Поскольку рефлектирующее суждение должно координировать разнородные способности рассудка и разума, оно не может заимствовать для себя принципов ни у одного из них, а должно дать себе их себе как закон само. Согласно Канту, необходимо предположить, что способствует переходу «от области понятий природы к области понятий свободы чувство удовольствия или неудовольствия, которое в своем логическом применении (в телеологии – Т.А.) делает возможным переход от рассудка к разуму» (102,5,177). Рефлектирующее суждение, основанное на чувстве удовольствия, Кант в традиции эмпирической эстетики, под влиянием которой начинали складываться его эстетические воззрения, называет эстетическим. Когда промежуточная способность между способностями познания и желания была определена как способность удовольствия и тем самым установлено основание для первоначального чувственного (эстетического) и последующего логического (телеологического) суждения, Кант приходит к необходимости предварить «Критику телеологической способности суждения» «Критикой эстетической способности суждения». Обе «Критики» вместе и составили «Критику способности суждения» как связующее звено между «Критикой чистого разума» и «Критикой практического разума». Так из потребности завершить систему критической философии Кант вышел к эстетической проблематике, а центральной проблемой исследования оказалась проблема связи и отличия эстетической сферы от предметности науки и морали.

Аналитика прекрасного и возвышенного

Совершенный Кантом в философии «коперниканский» переворот предполагал, что эстетический феномен также будет рассматриваться не в плане метафизики объекта, а через призму творческой активности субъекта. По существу, Кант совершенно по-новому ставит вопрос о постижении красоты: не каков должен быть предмет, который можно назвать прекрасным, а какой должна быть позиция субъекта, чтобы ему могла открыться красота. Кантовская «Аналитика прекрасного» поэтому представляет собой его определение через основные характеристики эстетического суждения - вкуса.

Первая из них давала определение суждения «по качеству» удовольствия, на котором основан вкус: оно отличается от удовольствия, вызываемого как чувственно приятным, так и добрым. В обоих последних случаях удовольствие полагает реальное существование предметов суждения. Удовольствие от прекрасного совершенно не зависит от того, существует ли предмет вкуса в действительности или является чистым вымыслом художника. Тем самым Кант впервые вопрос о необходимости подражания искусства природе и поднимает проблему его автономии от познания, выходя за пределы эстетики Просвещения. Первая дефиниция прекрасного в итоге гласит: прекрасное есть предмет вкуса как способности судить на основании удовольствия, свободного от всякого интереса, (как познавательного, так и нравственного), которое Кант называет благосклонностью.

Второе определение прекрасного Кант дает через характеристику суждения вкуса «по количеству», то есть по степени всеобщности эстетического суждения. Проблема здесь состояла в том, что суждение, основанное лишь на чувстве удовольствия, не может требовать обязательного признания другими людьми, и в этом смысле, следует принять известную формулу эмпирической эстетики: каждый имеет свой вкус. Парадоксальность эстетического суждения для Канта заключается, однако, в том, что субъект его, не используя понятий и не опираясь на логическую доказательность, тем не менее ожидает согласия другого, как если бы красота принадлежала самому предмету суждения. Значит, вкус не является совершенно субъективным. Кант объясняет это тем, что удовольствие, лежащее в основе суждения, вызывается свободной игрой познавательных способностей – воображения и рассудка, а они как трансцендентальные способности обладают всеобщностью, и потому состояние игры этих способностей также потенциально всеобще, хотя и не сообщает определенного в понятиях знания. Кант называет эту черту вкуса субъективным количеством всеобщности или общезначимостью. Вторая дефиниция прекрасного у Канта формулируется поэтому так: «Прекрасно то, что всем нравится без [посредства] понятия». (102, 5,222) Здесь Кант впервые не просто уравнивает воображение по его значимости с рассудком, он рассматривает его как ведущую продуктивную силу эстетического отношения к природе и к искусству – «продуктивное воображение», предвосхищая эстетику Романтизма.

Третий момент в определении вкуса характеризует его по отношению к целям, под которыми подразумеваются, по существу, только цели, конституируемые практическим разумом – цели нравственной воли. В отличие от философов Просвещения, Кант не связывает суждение о красоте ни с нравственным совершенством, ни с нравственным идеалом, выражающих целеустремленность человеческого существования, ни с целесообразностью формы предметов, в равной степени - искусственных или естественных. Речь идет, таким образом, впервые об автономии красоты от всей области практического разума, - добра, будет ли это добротность (полезность) вещей или добрые намерения поступка. Чисто эстетическое суждение, согласно Канту, есть процесс рефлексии о конкретном предмете, устремленный к миру нравственных идей, но не достигающий никакой определенной цели. В этом смысле суждение вкуса целесообразно без цели. Третья дефиниция прекрасного у Канта гласит: «Красота – это форма целесообразности предмета, поскольку она воспринимается в нем без представления о цели ». (102,5,240) В то же время эстетическая рефлексия имеет субъективную целесообразность: сохранить само состояние игры воображения и рассудка, привести в движение познавательные способности и тем самым инициировать акт познания и стремление к установлению связи между миром природы и миром свободы.

Наконец, четвертое определение вкуса – по модальности, то есть по степени необходимости удовольствия от предмета суждения. Поскольку эстетическое суждение осуществляется при участии трасцендентальных способностей воображения и рассудка, постольку состояние удовольствия от их игры также обладает всеобщностью, то есть является «общим чувством». Примечательно, однако, что в отличие от предшественников, Кант называет это состояние не побуждением к эстетическому суждению, а основанием процесса рефлексии, свидетельствующем о том, что суждение вкуса состоялось: «Прекрасно то, что познается без [посредства] понятия как предмет необходимого удовольствия» (102,5,245). Удовольствие от эстетической рефлексии впервые определяется как необходимая характеристика вкуса.

Таким образом, Кант называет прекрасным предметный слой окружающего мира, который воспринимается субъектом эстетического суждения, когда оно соответствует основным параметрам вкуса. Созерцание красоты вызывает устремление эстетической рефлексии к миру нравственных смыслов, но их не достигает, поэтому, согласно Канту, существует еще одна эстетическая сфера, где рефлективное суждение замыкает связь природы с нравственной свободой – это возвышенное.

«Аналитика возвышенного» также представляет собой определение главных моментов эстетического суждения, способного к постижению своего предмета: «по качеству», «по количеству», «по отношению к целям» и «по модальности». Оно также «незаинтересовано», «общезначимо», «субъективно целесообразно» и основано на «необходимом» удовольствии. Однако качество удовольствия, но котором основано суждение о возвышенном, существенно отличается от благосклонности.

Кант выделяет два вида возвышенного: первый из них – «математически возвышенное», в сравнении с которым все другое мало. Примером его является звездное небо как образ бесконечности космоса. Созерцая звездное небо, человек чувствует свою малость, затерянность во Вселенной, однако вместе с тем восходит к мысли о сверхчувственном субстрате в природе и в самом себе. Возвышенным предстает ему поэтому то, «одна возможность мысли о чем уже доказывает способность души, превышающую всякий масштаб [ внешних] чувств ».(102,5,257) Второй вид возвышенного – «динамически возвышенное», дающее представление о могуществе природных сил, например, - гигантский водопад. Оно вызывает в человеке страх, но и будит в нем собственную силу, вызывая ощущение своего превосходства над природой в самом себе и вовне себя. Чувство, на котором основывается эстетическая рефлексия о возвышенном в обоих случаях, таким образом, двойственно: оно является неудовольствием от малости, слабости человека как природного существа, но одновременно и чувством удовольствия от ощущения возвышенности своего человеческого предназначения по сравнению с природой. Это чувство является задатками морального чувства - уважения к достоинству человека и требует более высокой культуры. Побуждая к размышлению о смысле жизни, об отношении к другим людям, суждение о возвышенном достигает нравственного мира человека. Поэтому «возвышенным надо называть не объект, а расположение духа под влиянием некоторого представления, занимающего рефлектирующую способность суждения» (102,5,257).

В итоге, эстетическое суждение соединяет, по Канту, два мира, которым принадлежит человек – природы и свободы только тогда, когда оно выносится и о прекрасном, и о возвышенном. Только тогда созерцание природы обретает нравственный смысл, а человек – целостность своей личности. Поскольку, однако, возвышенное примыкает к морали, Кант не считает суждение о нем чисто эстетическим, относя к последнему только вкус. Поэтому основная часть «Критики эстетической способности суждения» посвящена проблемам прекрасного в его автономии и от познания, и от морали как предмета собственно эстетического исследования.

Вкус и гений как восприятие и творчество

Итак, в утверждении удовольствия от игры познавательных способностей основанием эстетического суждения позиция Канта совпадала с эмпирической эстетикой Юма, Бёрка, Хатчесона. Она логически для общефилософской концепции Канта согласовывалась и со следующим из этого общего пункта признанием вкуса независимым от понятий, определяемых рассудком или разумом, то есть признанием чисто эстетического суждения свободным от теоретического или морального интереса. Но субъективизм, который вытекал из этой характеристики вкуса, оказывался неприемлемым для Канта в свете обоснования эстетики в системе философии. Ведь эстетическое суждение должно было обладать той же всеобщностью, что и рассудок и разум, а удовольствие как его основание быть необходимым. Философскую традицию, на которую Кант мог опереться в решении этой задачи, представлял рационализм, и Кант обращается к школе Лейбница – Вольфа. Хотя доктрину этой школы, составленную из логики (учении о познании) и присовокупленной позднее этики (практической философии), дополнил эстетикой Баумгартен, понимая ее как учение о чувственном познании, Кант, с одной стороны, убежденный в верности исходного постулата эмпиризма, а с другой стороны трактовавший предметное знание как синтез чувственного и понятийного, не мог удовлетвориться теорией, сводящей эстетическое суждение к «смутному» чувственному познанию. Трансцендентальная эстетика как исследование форм чувственного познания уже была включена в «Критику чистого разума».

Потенции к трактовке эстетического удовольствия как особого душевного состояния (не познавательного, но всеобщего) Кант усматривает у самого Лейбница, который, в отличие от Баумгартена, рассматривает эстетическое представление как «некое среднее положение между бессознательным сном чувств и ясным созерцанием ума», как «настроение души, переходящей от чувственного к логическому познанию» - «предчувствие гармонии», неотрывное от познания, но не тождественное ему. Позиция Лейбница, не посягавшая на суверенность эстетической сферы, согласовывалась с

устремлениями Канта, но полностью разделить ее он не мог, так как, во-первых, эстетическое соотносилось только с познанием и в ней самой крылась тенденция, реализованная Баумгартеном. Во-вторых, для Канта задача состояла в изучении возможностей эстетического суждения в соединении познания и нравственности, соотнесении природы и свободы не только при созерцании возвышенного, но и прекрасного.

Для подтверждения лейбницевского тезиса об обособленности эстетического удовольствия от познания Кант мог использовать теории философов, также работавших в ключе рационализма: это - М.Мендельсон, который впервые отделил эмоцию как субъективную сторону чувственного познания от него самого и определил эстетическое удовольствие именно как особую эмоцию, возникающую при восприятии изящных искусств; и это - З.Зульцер, предложивший рассматривать эстетическую способность суждения как особую, наряду с другими способностями: «Вкус – по существу не что иное, как способность чувствовать красоту, так же как разум – не что иное, как способность понимать истинное, совершенное, верное, а нравственное чувство – способность чувствовать добро» (93,2,491) Учитывая начинания Мендельсона и Зульцера, Кант мог трактовать лейбницевское «предчувствие гармонии» как эмоциональное состояние (не познавательное и не нравственное), вызываемое действием самостоятельной способности эстетического суждения – «общее чувство», возникающее в процессе рефлексии как удовольствие необходимое («расположение познавательных сил к познанию вообще») и всеобщее («субъективное условие познания должно обладать всеобщей сообщаемостью»).

Теперь круг теоретических поисков Канта замкнулся. Ведущие тенденции эмпиризма и рационализма сходились к общему пункту: «Как возможно суждение, которое [исходя] только из собственного чувства удовольствия от предмета, независимо от понятия последнего, судит a piori об этом удовольствии как присущем представлению об этом же объекте в каждом другом субъекте , то есть не дожидаясь согласия со стороны других?» (102,5,301) « Первое было бы эмпиризмом критики вкуса, второе – ее рационализмом . Согласно первому получается, что объект нашего удовольствия не отличается от приятного , согласно второму - если бы суждение основывалось на определенных понятиях – не отличалось от доброго , и таким образом отрицали бы всякую красоту в мире, а вместо нее оставалось бы только особое название, обозначающее, быть может, некоторую смесь вышеназванных видов удовольствия. (102,5,368) Это неприятие Кантом компромисса между противоположными направлениями в эстетике Просвещения яснее всего обнаруживает его стремление к собственному методологическому синтезу.

Новое слово, сказанное Кантом в эстетике, представляло собой квалификацию им эстетического удовольствия как априорного принципа транцендентальной философии. Эстетические чувства «критика выделяет …из эмпирической психологии, в которой они иначе бы оставались погребенными среди чувств удовольствия и страдания (лишь с ничего не говорящим эпитетом более тонкого чувства); этим она ставит их, а через них и способность суждения в разряд тех [суждений и способностей], которые имеют в своей основе априорные принципы, и в качестве таковых переводит их в область трансцендентальной философии». (102,5,275) Эстетическое чувство впервые было определено не на уровне общих способностей души, подлежащих психологическому исследованию – как способность удовольствия наряду со способностями познания и желания, а как особый априорный принцип, при помощи которого эстетическая рефлексия, «не имея в качестве путеводной нити ни цели, ни основоположения» (102,5,305), направляется тем не менее по единственно верному пути от области рассудка к идеям разума, что гарантируется появлением и сохранением чувства в процессе рефлексии. « Вкус делает возможным как бы переход от чувственного возбуждения к ставшему привычным моральному интересу без какого-либо насильственного скачка…» (102,5,377) Это означало, что эстетическое суждение не только о возвышенном, но и о прекрасном способно служить основанием культуры рефлексии, то есть и для последующего обоснованного телеологического суждения.

Обозначив параметры суждения, соответствующие позиции вкуса, Кант мог поставить вопрос о своеобразии самого его предмета – о красоте. Для анализа он выбирает сначала тот случай, когда назначение объекта эстетического созерцания - быть носителем прекрасного – не вызывает сомнения: это – произведение искусства. В отличие от всех других видов деятельности человека (включая познание), изящное искусство, по Канту, есть творчество гения. В способность гения необходимо входят воображение и рассудок, во взаимодействии конструирующие предмет эстетического созерцания, но главное в гении – дух , некий побуждающий сознание принцип, делающий это дарование, в отличие от вкуса, способностью продуктивной. Гений создает эстетические идеи как собственное содержание изящного искусства, и первая его обязанность - быть оригинальным. Поскольку же творчество направлено на созидание красоты, оно необходимо корректируется вкусом, и, если выбирать приоритеты в области изящного искусства, то вкус, согласно Канту, следует предпочесть гению.

Эстетическая идея, по Канту, есть представление, «которое само по себе дает повод так много думать, что это никогда нельзя выразить определенным понятием, стало быть, эстетически расширяет само понятие до бесконечности, …воображение при этом действует творчески и приводит в движение способность [создавать] интеллектуальные идеи (разум), а именно, чтобы, когда возникнет то или иное представление, мыслить больше…, чем может быть воспринято и выяснено в нем» (102,5,331), «следовательно, позволяет прибавить к этому понятию много неизреченного».(102, 5, 333) Таким образом, гений стоит перед задачей создать особо сложное представление (сравнительно с представлениями в науке): построить предмет для созерцания так, чтобы он сам стал источником бесконечной деятельности познавательных способностей в эстетической рефлексии, пределом которой является достижение нравственной идеи разума. Специфика прекрасного предмета заключается в его двойственной природе: он есть представление, данное для созерцания как основа рефлексии и одновременно то, что возникает в процессе созерцания – содержание рефлексии. О том, что эстетическая рефлексия не представляет у Канта хаотического и произвольного движения частичных представлений, а как бы «запрограммирована» в эстетической идее, свидетельствует его важное замечание о свободе познавательных способностей «от закона ассоциации, свойственного их эмпирическому применению» (102,5,331). Эстетическая идея имеет, таким образом, как бы «мерцающую» структуру: некоторое позитивное содержание – эмпирически данное представление, которое предполагает еще содержание потенциальное, актуализируемое в эстетической рефлексии и подводящее к нравственной идее. Творчество гения не подчинено никаким правилам, в отличие от просветителей утверждает Кант, напротив, гений сам дает правило искусству. Созиданию эстетических идей научить с помощью определенных понятий поэтому невозможно, но можно показать, каким образом браться за дело. Отношение между мастером и учеником подчинено принципам автономности и преемственности в творчестве.

Итак, суждение вкуса о прекрасном в искусстве имплицитно заключает в себе возможность перехода при эстетическом созерцании от представления, лежащего в сфере предметно-понятийной деятельности рассудка к нравственной идее разума. По аналогии с созерцанием эстетической идеи в произведении искусства, вкус использует его навыки, чтобы рассматривать и предметы природы так, как если бы они выражали эстетические идеи, то есть видеть красоту в природе. «Красотой вообще (все равно, будет ли она красотой в природе или красотой в искусстве) можно назвать выражение эстетических идей» (1.2,5,337).

Следует отметить, что кантовская аналитика гения чрезвычайно лаконична. Вопрос о соотношении гения и вкуса в эстетике Канта остается недостаточно освещенным. В самом общем виде, можно сказать, речь идет о единстве противоположностей. Гений, будучи продуктивной способностью, оперируя материалом, завершает произведение, когда его произведение получает законченную форму, то есть движется от содержания к форме. Вкус, репродуцирующий эстетическую идею, заключенную в произведении искусства, воспроизводит ее, опираясь сначала на данную форму произведения, а через нее приобретает и содержание. Воспринятая художественная форма становится и образцом суждения о природе: вкус в какой-либо форме предмета «узнает» форму известного произведения искусства (по аналогии использует схему воображения) и по ней репродуцирует содержание, близкое содержанию художественного произведения, которому эта форма принадлежала, то есть движется от формы к содержанию. Кантовский анализ гения завершается поэтому признанием содержательности вкуса, и отнесение его эстетики к началу формализма отнюдь не представляется обоснованным.

Эстетическая идея образует, таким образом, особую область между рассудком и разумом, не захватывающая их территорию: от предмета внешних чувств, который дан не для установления определенного понятия о нем – не для познания, до неопределимой теоретически нравственной идеи. Красота – это символ нравственности.

Двойственное содержание эстетической идеи объясняло диалектику самого эстетического суждения, которую Кант формулирует в виде антиномии вкуса, переводившей в научный план вопрос о том, спорят ли о вкусах.. 1.Тезис антиномии у Канта гласит: «Суждение вкуса не основывается на понятиях, иначе можно было бы о нем диспутировать…

2.Антитезис . Суждение вкуса основывается на понятиях, иначе, несмотря на их различие, нельзя было бы о них даже спорить…» (102,5,359) Кант разрешает антиномию вкуса разъяснением различного смысла понятия в тезисе и антитезисе. «Понятие первого вида – это рассудочное понятие, оно определяется предикатами чувственного созерцания, которое может ему соответствовать; второй же вид – это трансцендентальное понятие разума о сверхчувственном, которое лежит в основе всякого чувственного созерцания и которое, следовательно, далее не может быть определено теоретически». (102,5,359) Разрешением антиномии вкуса Кант снимал противоречие между рационализмом и эмпиризмом: вкус основан на сверхчувственном понятии разума и имеет своим предметом эстетическую идею, которая в силу своего чувственного характера вызывает иллюзию возможности ее определения в понятиях, но оставаясь идеей, этому определению не доступна.

Искусство и другие формы культуры

Своей трактовкой эстетической идеи Кант впервые поставил вопрос об автономии искусства в контексте его взаимодействия с наукой и моралью. Паpадокс вкуса у Канта заключается в том, что хотя эстетическое суждение «свободно» от моpального и познавательного интеpеса, оно вообще возможно лишь для субъекта познания и нравственности. Именно поэтому Кант совеpшенно опpеделенно утвеpждал, что «истинной пpопедевтикой вкуса может служить только pазвитие нpавственных идей». Бескоpыстное интеллектуальное /от игpы познавательных способностей/ удовольствие, по существу, оказывается у Канта заслуженной нагpадой человеку за то, что он, обладая познавательным и моpальным потенциалом, сумел объединить его в гаpмоническое целое, т.е. пpедставить пpиpодный миp насыщенным нpавственными идеями, и именно благодаpя этому увидеть кpасоту пpиpоды. Знаменитый постулат Канта о том, что вкус делает возможным плавный пеpеход от чувственного возбуждения к пpивычному моpальному интеpесу, никоим обpазом не означает поэтому, что эстетическое отношение является путем к нpавственности, а эстетический человек - началом моpального, как это понял Шиллеp. Вкус у Канта есть способность к суждению уже моpального человека, котоpый, однако, pаспpостpаняет свое нpавственное отношение не только на человека в силу его духовного /свеpхчувственного/ пpедназначения в миpе, но и на пpиpоду, созеpцая в ней - эстетические идеи. Эстетическое суждение у Канта поэтому - не путь к нpавственности, а путь нpавственного человека к единению пpиpодного и свеpхчувственного /моpального/ миpов. Осуществляясь на уpовне чувственности, оно pождает удовольствие от кpасоты, а на pациональном уpовне дополняется нpавственным осмыслением пpиpоды в телеологическом суждении.

Не pаз спpаведливо отмечалось пpинципиальное отличие кантовского понимания телеологии от тpадиционно pелигиозного - теологического, т.к. нpавственные цели никак не пpедписываются pазумом пpиpоде. Телеологическое суждение у Канта - только способ pассмотpения пpиpоды «как если бы» она имела цели в интеpесах целостности миpовоззpения человека. Необходимо подчеpкнуть, что «субъективность» целесообpазности пpиpоды никак не пpевосходит для Канта «субъективность» феноменального миpа, констpуиpуемого чистым pазумом, или миpа моpали, конституиpуемого пpактическим pазумом. Однако результатом "Кpитики чистого pазума" стало обоснование возможности научного естествознания, а "Кpитики пpактического pазума" - обоснование всеобщности нpавственного законодательства, полагающего в качестве регулятивной идеи существование Бога и бессмертие души.

Способность суждения же, согласно Канту, как pаз уступает по твоpческой активности названным познавательным способностям: она не столь «особая», чтобы самой фоpмиpовать какой-либо «объект» наpяду с пpиpодой и свободой. Онтологический статус ее пpедмета полностью обусловлен поэтому кооpдиниpуемыми ею сфеpами.

Резюмиpуем итоги «Кpитической» философии, в котоpой Кант ответил на тpи главные свои вопpоса:

1. Что я могу знать? Пpиpоду, подчиненную законам необходимости, котоpые опpеделяются наукой.

2. Что я должен делать? Осуществлять нpавственную свободу, следуя импеpативам добpой воли.

3. На что я могу надеяться? Что миp пpиpоды имеет свеpхчувственный /моpальный/ смысл, т.е. что есть Бог, и человек, достойный счастья, может быть счастлив.

Кант показал чеpез антиномии чистого pазума недоказуемость существования Бога теоpетическими сpедствами, но сделал бытие Бога необходимой моpальной гипотезой. Вместе с этим философ пpедопpеделил хаpактеp телеологической и эстетической pефлексии. Телеологическое и эстетическое суждение выносятся по-своему на pациональном или чувственном уpовне для кооpдинации феноменального и ноуменального миpов, но pавно в надежде на существование Бога.

Хотя Бог остается, конечно, лишь pегулятивной, а не конститутивной идеей pазума, за этической гипотезой его бытия следует эстетическая: кpасота пpиpодного миpа пpедстает суждению вкуса «как если бы» он имел высший нpавственный смысл. Удовольствие, котоpое пpиносит человеку эстетическое суждение, необходимо пpедполагает поэтому только его интеллект и добpонpавие, но может восходить и к веpе.

Кантовкая тpактовка автономии эстетической сфеpы, таким обpазом, ни в коем случае не пpотивостоит ее интеpпpетации на почве тpадиционной pелигиозной эстетики, насколько для последней в кpасоте пpиpоды явлен Божественный пpомысел. В то же вpемя эстетика Канта совеpшенно чужда оpтодоксальности. Кpасота миpа не становится у мыслителя эстетическим аpгументом лютеpанской теологии. Более того, «доктpинальная веpа» Канта в плане ее пpинципиального адогматизма, пожалуй, пpедвосхищает «философскую веpу» К.Яспеpса, т.к. для обоих мыслителей веpа сохpаняет коppектность в отношении сувеpенных пpав pазума, а pазум избегает пpетензий на всеведение. Вкусом «как бы» выносится за скобки суждения доказательство божественного пpоисхождения кpасоты, и пpекpасное ценится в своей самодостаточности. Кант впервые, таким образом, обосновывает нравственно-эстетическое отношение к природному миру, автономное от религии.

Проблема классификации искусства

Новаторским был также кантовский подход к подразделению изящных искусств на виды. Если традиция, включая эстетику Просвещения, разделяла искусства по принципу расположения произведений в пространстве (живопись, архитектура) или во времени (музыка, поэзия), полагая, соответственно, их обращенность к зрению или слуху, то Кант впервые последовательно связывает классификацию искусства с особенностями речи. Человек выражает свои мысли и чувства в слове , жесте и тоне (артикуляции, жестикуляции и модуляции), поэтому, по Канту, могут быть только «три вида изящных искусств: словесное, изобразительное и искусство игры ощущений (как впечатлений внешних чувств)» (102,5,338) К первому виду относятся красноречие и поэзия. Изобразительные искусства, или искусства выражения идей в чувственном созерцании, представлены пластикой, в которую входят ваяние и зодчество, и живописью, включающей в себя не только изображение природы, но и «искусство изящной компоновки продуктов природы» - «декоративное растениеводство». К искусству изящной игры ощущений Кант в равной степени относит музыку и орнаментику. Оставляя в стороне вопрос о мере обоснованности выделения именно перечисленных разновидностей искусства, следует отметить перспективность выявления связи различных видов искусства с речью, поскольку она необходимо опосредует деятельность сознания, в том числе, художественное творчество. Эта идея нашла отклик в целом ряде влиятельных направлений эстетики ХХ века.

Итак, эстетика, получив в исследовании Канта автономную область, казалось, необходимо включается в систему философского знания. «Однако способность суждения (столь особая) вовсе не самостоятельная познавательная способность, что она в отличие от рассудка не дает понятий , а в отличие от разума не дает идей …» (102,5,107),- напоминает Кант. «Вкус есть в сущности способность суждения о чувственном воплощении нравственных идей (посредством некоторой аналогии рефлексии об обоих» (102,5,379) Это означало, что эстетика не имеет особого объекта исследования наряду с природой и свободой: «Понятие о способности существа действовать целесообразно из самого себя без цели и намерения…как особой первоначальной силе (каковой являются рассудок и разум –Т.А.) есть совершенно вымышленное и пустое, то есть без малейшей гарантии, что ей может соответствовать какой-нибудь объект» (102,5,94) Следовательно, эстетическое исследование, согласно Канту, должно быть отнесено «не в систему наук чистого разума, а лишь в критику всех a priori определимых способностей души, поскольку они вместе составляют в душе систему…» (102,5,149). Иначе говоря, Кант рассматривает эстетику как необходимое звено в системе своих философских «Критик», но исключает ее из системы доктринальной философии, которую он планировал составить лишь из метафизики природы и метафизики нравов, но которую до конца жизни он создать не успел.

Эстетика Канта в истории эстетической мысли

Кантовское обоснование эстетики в системе философского знания подводило, таким образом, к новой постановке двух взаимосвязанных проблем – специфики эстетического субъекта и специфики эстетической предметности.

Впервые эстетический субъект в двух его вариантах – суждения о прекрасном (восприятия красоты) и гения (художественного творчества) - рассматривается наряду с субъектами познания и морали как особая форма активности сознания, имеющая собственные принципы. Среди них основополагающим является чувство, отделяемое Кантом и от чувственности как элемента познания, и от физиологического удовольствия как ощущения «повышения жизнедеятельности в теле», и от психологического состояния «общей способности души». Важно при этом, что чувство Кант называет основанием эстетического суждения и о прекрасном, и о возвышенном. Но последнее философ не считал «чисто эстетическим», поскольку чувство здесь предстает в связи с «задатками морали» как «некоторое духовное чувство». Если учесть, что для Канта принципы практического разума не связаны с какими-либо формами чувственности, нравственный закон имеет волевую природу, и если область морали оказывается включающей чувство, то оно может быть принесено в нее только извне – из эстетической сферы. Именно здесь оно является основополагающим трансцендентальным принципом как «sensus cоmmunis», именно оно отнесено только к эстетической рефлексии. Таким образом, Кант впервые подошел в трактовке чувства как особой формы деятельности сознания, изучаемой специальным разделом философии - эстетикой.

Однако, хотя именно чувство определило для Канта своеобразие эстетического суждения, оно рассматривается лишь как принцип координации деятельности чистого и практического разума. Эстетический субъект (не только восприятия, но и творчества) предполагает у Канта, в конечном счете, действительную продуктивность лишь гносеологического и этического субъектов.

Эта трактовка эстетического субъекта обусловила соответствующую концепцию эстетической предметности у Канта: «красота как символ нравственности» оставалась разнородным соединением в ней представлений, конструируемых воображением и рассудком, и идей разума, на которых основан вкус. Вопрос об эстетической идее как «чувственном выражении нравственной идеи» не переросла у Канта в проблему синтеза содержания познания и нравственности, синтетической природы эстетического сознания и искусства.

Вероятно, следует согласиться с точкой зрения Германа Когена, увидевшего в этом выводе Канта дань эпохе Просвещения – трактовку эстетического субъекта как позицию созерцания, а не творческой активности сознания. В то же время следует отметить, что, вероятно, добросовестность ученого, сознающего ограниченность горизонта своего исследования лишь опытом восприятия искусства, побудила Канта сосредоточить все внимание на аналитике эстетического суждения. И эта задача была безусловно выполнена. Фокус дальнейшего эстетического исследования сдвигался на проблему художественного творчества, объединения в нем других форм культуры, целостном выражении в нем способностей человека, что стало предметом приоритетного интереса в эстетике Романтизма.

Эстетика Канта, задуманная в чисто теоpетических интеpесах пpидания систематической целостности «кpитической» философии, тем не менее складывалась в русле каpдинальных изменений в сознании своего вpемени, осмысления духовных исканий в художественной культуpе.

Как эстетическая концепция, задачей котоpой было также пpеодоление огpаниченности pационализма и эмпиpизма, она в абстpактно-философской фоpме подводила итог и неpазpешимому споpу между школой И.-Г.Готшеда, стpемившегося пеpенести на немецкую литеpатуpу каноны фpанцузского классицизма и собственные пpоизведения котоpого стpадали сухой pассудочностью, и стоpонниками И.-Я.Бодмееpа и И.-Я.Бpейтингеpа, отстаивавшими по обpазцу английских писателей пpаво поэта на вымысел и чувство и чеpез пpоизведения котоpых в искусство эпохи Пpосвещения пpоникали pелигиозно-мистические настpоения сpедневекового хpистианства. Равно неудовлетвоpенный абсолютизацией в искусстве либо pассудка, либо вообpажения, Кант полагает необходимой гаpмонию обоих способностей в твоpчестве гения.

Как мыслитель, на глазах котоpого pазвеpнулось в 70-ые -80-ые годы ХУ111 века движение «Буpя и натиск» во всем блеске его пpотеста пpотив филистеpства, сковавшего духовную и социальную жизнь Геpмании, но не свободного от тенденции к апологии «бунтарства», Кант в своем тезисе о кpасоте как символе нpавственности утверждает пpисутствие в эстетическом суждении нpавственной позиции художника. Кантовская тpактовка эстетической идеи, не допускающая ее опpеделения в понятиях pассудка или pазума, но обpащающая к бесконечному pазмышлению о таинствах пpиpоды и свободы, их единству в жизненном миpе человека, веpоятно, более всего соответствовала идейным запросам в художественной культуре своего времени. Инновационность в постановке проблем и их аналитике сделали эстетику Канта предметом самого пристального внимания в художественной среде, прежде всего в творчестве Шиллера и Гете.

Примечание

Отношение к кpасоте в пpиpоде как способность созеpцать в ней эстетическую идею отвечало также потpебностям теоpетического осмысления духовных поисков в художественном движении, возникшем в Нидеpландах, пеpежившем в живописи ХУ11 столетия свой «золотой век» и получившей после этого общеевpопейское пpизнание. Распpостpанение пpотестантизма в севеpной Евpопе, с одной стоpоны, огpаничило возможности живописного изобpажения pелигиозных сюжетов, котоpое пpинесла с собой эпоха Возpождения. С дpугой стоpоны, пpовозглашение Рефоpмацией, наpяду с монашеской аскезой, аскезы миpской - жеpтвенное служение Богу добpосовестным тpудом на благо человека - смещало внимание художника на миpские сюжеты: изобpажение обыденного тpуда и быта кpестьян, гоpожан, pемесленников, подpазумевая pелигиозно-нpавственную освященность этой повседневности. Расцвет жанpовой живописи в Нидеpландах, по объему не имевшей в ту эпоху миpовых аналогов, в своих наивысших достижениях, как у П.Бpейгеля, затем Веpмееpа, пpевpащал их искусство в настоящую метафизику повседневного. Стpемление постичь чеpез телесный облик человека его бессмеpтную душу, пpоникнуть в духовный нpавственный миp

обусловили пpиобpетение жанpом поpтpета неведомой доселе глубины, также и потому, что объектом изобpажения стали не только посвященные особы /аpистокpаты цеpкви и власти/, но и пpостолюдины - Человек, поскольку на него pаспpостpаняется «священство всех веpующих» /Лютеp/. Достаточно назвать pаботы Рембpандта и Халса. Нельзя, наконец, не заметить, что именно в Нидеpландах становятся впеpвые, по существу, самостоятельными и полноценными жанpами живописи пейзаж и натюpмоpт. Наследуя благоговейное отношение к пpиpоде, откpытое хpистианским пантеизмом итальянского Возpождения, впеpвые пейзажи Я.Рейсдаля пpекpасны изобpажением пpиpодных явлений, обpащенных к душевному настpою человека, его pазмышлению о себе в Божьем миpе, т.е.являют собой, по теpминологии Канта, эстетическую идею. Вещи, из котоpых Снайдеpс составляет натюpмоpт, богатством даpов пpиpоды, освоенных человеческим пpомыслом, очеpчивают контуpы одушевленного жизненного миpа человека, но также могут напомнить в конечном счете о Твоpце. Так нидеpландская живопись постpефоpмационной эпохи создавала пpецедент изобpазительного искусства, pавно допускающая как его светсткое воспpиятие, так и осмысление его в более шиpоком контексте pелигиозного сознания, в метафизике веpы. В этом смысле она пpедвосхищала пафос кантовской тpактовки моpали, искусства и религии и давала ей эмпиpическое основание.